Однажды мы были на службе в Ново-Дивеевском монастыре под Нью-Йорком. Одному пожилому человеку стало плохо в церкви, его вынесли на свежий воздух. У него в руке была зажата поминальная записка: «Господи, спаси Россию!» Потом я узнала историю этого человека: он родился в Шанхае, никогда не был в России, но при этом прожил с ней в сердце.
Эту историю рассказала Надежда Павловна Бауман. Она удивительной доброты женщина, которую не сумели озлобить все тяготы жизни инвалида. Надежда Павловна родилась в Москве 20 января 1934 года, без ступней ног и пальцев на руках. Ее матери - Анне Сергеевне Бауман сразу в роддоме предложили отказаться от дочери. Однако она и ее супруг Павел Александрович Бауман не согласились, и в день выписки семью провожал весь роддом. Вопреки ожиданиям врачей, маленькая Надя начала ходить в полтора года. А уже с двух лет ей были сделаны специальные ортопедические ботиночки, в которых она могла даже бегать, ничем не отличаясь от своих сверстников. Об этих ботиночках и пойдет речь.
Добавлю только, что Надежда Павловна чудесно играет на фортепиано (которое освоила уже после 30 лет) и пишет удивительные духовные стихи, рекомендую их прочесть - в них столько любви и тепла!
В конце лета 1941 года, когда мне было семь с половиной лет, мы эвакуировались во Владимирскую область, где приняла нас дальняя родственница тетя Настя. В небольшом домике она жила с четырьмя детьми, да нас четверо: мама и я с двумя сестренками. Спали и на полу, и на печке, и на полатях - и вроде было не тесно. Но зa столом девять человек сидели почти вплотную. Ели из одной миски. Разносолов не было: постный суп, окрошка, картошка в разных видах (в мундире, мятуха, жареная, драчена), огурцы и капуста, изредка - молоко. Мясо - на колхозном обеде, осенью.
У меня с рождения были недоразвиты кисти рук, а на ногах не было стоп, поэтому я носила специальные ботинки, которые делали по заказу на московском ортопедическом заводе.
К лету 1942 года мои ботинки совсем развалились. Надо было срочно ехать в Москву заказывать обувь, А как? Въезд в столицу только по спецпропускам. Мама вспомнила, что па пароходе, курсировавшем между Горьким и Москвой, работает механиком дальний родственник Иван Рябинкин. Она съездила в Муром, узнала, когда прибудет его пароход, и в указанный день мы е ней с самого утра стояли на пристани, ждали встречи с Иваном. Мамина просьба заставила Рябинкина задуматься. Он, видимо, упросил капитана войти в наше положение. Мы поднялись на борт парохода и спрятались в каюте. Никто не должен был знать о нашем присутствии, поэтому разговаривали шепотом, а на остановках прятали свои вещи, и сами лезли в большой настенный ящик, где вкусно пахло хлебом.
В Москве, не доезжая до Речного вокзала, матросы спустили на воду лодку, в которой доставили нас на берег: оттуда трамваями мы добрались до дома.
За три недели на ортопедическом заводе мне сшили ботиночки, и мы с мамой поездом отправились в обратный путь. От районного городка Меленки, куда мы приехали, до нашей деревни - 15 километров. Как я прошла это расстояние в новых, необношенных ботинках - страшно вспомнить. Я часто садилась на траву, отдыхала, потом через силу вставала и, глотая слезы, шла вперед, терпя невыносимую боль. Хотелось снять ботинки и не вставать, а мама, понимая это, только крепче прижимала меня к себе и говорила: «Дочка, надо идти, ну потерпи немножко. Еще немного».
И только когда мы вышли на опушку леса, откуда была видна деревня, я упала на траву и зарыдала. Больше идти я не могла. Мама, оставив меня на дороге, побежала в деревню за лошадью. Меня посадили на телегу и привезли домой. Целых три дня я не могла надеть ботинки, гак как мои маленькие ножки нарывали. Но уже на четвертый день я ходила со своими сверстниками и радовалась всему.
...Год прошел быстро. Я окончила первый класс в сельской школе, где в одной и той же комнате, в одно и то же время училось всего семь человек. К началу лета мои ботиночки так разносились, что приходилось обвязывать их веревочкой. Надо было срочно отправляться в Москву. Моя мама поехать со мной не могла, так как моей третьей сестренке было всего четыре месяца. Из Москвы за мной приехала бабушка. На железнодорожную станцию нас провожала тетя Оля, мамина сестра, эвакуированная вместе с нами, но жившая в соседней деревне. Без разрешения на въезд в Москву билеты не продавали, а без них никто не сажал в вагон. Начальник станции тоже ничем не мог помочь. Время уходило, и мы стояли в растерянности.
Вскоре на станцию прибыл воинский эшелон, шедший на запад. Вдоль него побежала толпа людей в надежде уехать. Мы побежали тоже, нас оттесняли. Тетя Оля как-то пробилась к одной из теплушек и стала объяснять, зачем надо меня везти в Москву. Солдаты молча слушали ее. И только когда она с трудом протиснулась к нам с бабушкой, подняла меня над головами, показывая мои ножки, один из солдат, махнув рукой, позвал нас. Тетя с бабушкой стали пробираться сквозь толпу, а меня из рук а руки передавали незнакомые люди все ближе и ближе к теплушке. Солдаты молча подсадили вначале бабушку, а потом и меня забрали из чьих-то рук.
Эшелон тронулся. Мы сидели в теплушке, и добрые улыбки солдат согревали нас. А тетя Оля еще долго бежала за нами и плача кричала: «Спасибо вам, солдатики!»
На каком-то полустанке в темноте к теплушке подошел командир и, увидев посторонних, приказал высадить нас. Один из солдат быстро снял с меня ботинки, поднял высоко над головами стоящих и сказал: «Теперь ты видишь, командир, какое тут дело. Без специальной обуви она не может ходить, а ее делают только в Москве. Сделай милость, попроси машиниста, чтобы в пределах Москвы он дал три гудка и сбавил ход, а мы постараемся их высадить». Командир помолчал, постоял... «Хорошо, я поговорю с машинистом, - сказал он, - надо помочь». Он ушел, а мы все, довольные, задремали под стук колес.
Ранним утром паровоз дал три протяжных гудка. Меня разбудили, поезд шел очень медленно, - не шел, а полз. «Пора!», - зашумели солдаты. Двое из них спрыгнули на землю, а двое других подхватили бабушку и передали им.
«Ну, вот ты и дома, малышка. Будут у тебя новые ботинки - волшебные, в которых ты станешь летать», - сказал высокий рыженький солдатик, ласково щелкнув меня по носу, и передал меня тем двум солдатам на земле. Они, как пушинку, донесли меня до бабушки, поставили рядом с ней, обняли и побежали догонять свою теплушку.
Мы стояли и смотрели. Солдаты ты на прощанье махали нам, а мы, счастливые, прижавшись друг к другу, махали в ответ. Поезд уходил, а бабушка все стояла, как заколдованная, и сквозь слезы шептала: «Спасибо, сынки, возвращайтесь живыми. Спаси вас Бог!»
И только когда состав скрылся за поворотом, мы с бабушкой обнаружили солдатский подарок - дно банки тушенки и большой кусок сахара.
Вот так в тяжелые военные годы мне, восьмилетнему ребенку, помогали чужие люди добраться без специального на то разрешения в Москву, чтобы заказать свои деревянные ножки и ощутить радость жизни в движении.
Автор: (kosha) Автор Дата: 23.10.2008 11:35:22
Надежда Павловна человек редкой красоты, в наше время почти не встречающейся. Здоровья ей и творческих успехов!
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. Пожалуйста, пройдите процедуру авторизации здесь.
Эту историю рассказала Надежда Павловна Бауман. Она удивительной доброты женщина, которую не сумели озлобить все тяготы жизни инвалида. Надежда Павловна родилась в Москве 20 января 1934 года, без ступней ног и пальцев на руках. Ее матери - Анне Сергеевне Бауман сразу в роддоме предложили отказаться от дочери. Однако она и ее супруг Павел Александрович Бауман не согласились, и в день выписки семью провожал весь роддом. Вопреки ожиданиям врачей, маленькая Надя начала ходить в полтора года. А уже с двух лет ей были сделаны специальные ортопедические ботиночки, в которых она могла даже бегать, ничем не отличаясь от своих сверстников. Об этих ботиночках и пойдет речь.
В конце лета 1941 года, когда мне было семь с половиной лет, мы эвакуировались во Владимирскую область, где приняла нас дальняя родственница тетя Настя. В небольшом домике она жила с четырьмя детьми, да нас четверо: мама и я с двумя сестренками. Спали и на полу, и на печке, и на полатях - и вроде было не тесно. Но зa столом девять человек сидели почти вплотную. Ели из одной миски. Разносолов не было: постный суп, окрошка, картошка в разных видах (в мундире, мятуха, жареная, драчена), огурцы и капуста, изредка - молоко. Мясо - на колхозном обеде, осенью.
