Канал нашего журнала в Яндекс.Дзен и Instagram (не все материалы).
В начале 2000-х подруга сказкотерапевт передала мне фразу «Поговорить не с кем», якобы сказанную Владимиром Петровичем Зинченко (доктором наук, профессором, одним из основателей инженерной психологии и эргономики в России) в частной беседе. Он ли озвучил это не смутное ощущение, в каком буквально году и при каких житейских обстоятельствах, для меня уже совершенно не важно. Принявшая форму мысль поселилась во мне и медленно вызревает… Я часто снимаю ее с полки воспоминаний и сверяю с действительностью. Все меняется, но только к худшему и актуальность мысли с каждым днем крепчает… Не находя собеседников в настоящем, я снова обращаюсь к памяти…
Последний великий русский драматург умер 46 лет назад… А что сегодня ставят? Передали нам с женой два билета в «Современник» на спектакль «Анфиса» по пьесе Леонида Андреева. Сидим – смотрим, как по сцене добротно, профессионально мечется хорошая актриса Марина Неелова в образе главной героини. На 23 минуте я сказал жене шепотом: «Лев Толстой верно понял Андреева: "Он меня пугает, а я не боюсь"». Уходя, заметил, что народная артистка боковым зрением замечает наш уход, но извиниться, сказать ей, что она совершенно, полностью не виновата в отсутствии у нас зрительского волнения технической возможности не было. Пользуясь поводом, прошу прощения у Марины Мстиславовны сейчас.
Когда говорю себе: «Я хочу в театр, но в театр я не хочу», знаю, что волнующей, возвышающей, очищающей правды о нашем времени, о себе и своих современниках я в сегодняшнем театре не найду.
Тысячи людей напряженно писали сценарии, снимали фильмы и играли в них, а основополагающими за весь XX в России стали только две картины: «Андрей Рублев» (состояние тотального кошмара человека, проживающего земное воплощение в России, с надеждой на возрождение) и «Отпуск в сентябре» (состояние тотального … без надежды на возрождение или точнее, когда надежды еще даже не видно).
Фильм «Отпуск в сентябре», в котором соединились гениальный драматург и сопоставимо гениальный актер (в данном контексте я употребляю этот ныне замыленный эпитет в его подлинном смысле и масштабе) – самый страшный, самый безнадежный фильм ужасов в истории мирового кинематографа. История помирания живого человека не от увечий или болезней, а от нежелания больше участвовать в фарсе жизни беспрецедентна по своей художественной силе. Крайне символично, что снят этот недостижимый в других цивилизациях фильм об умирании именно в нашей стране… То есть тема изучена, пережита нами как ни кем другим на Земле.
Даль с каждым годом вырастает в одного из самых символических персонажей советского эксперимента на месте России, наравне с вымышленным булгаковским Шариковым. Последний был фарсом, Даль – реальным, неистовым, бескомпромиссным… 99,98 % советских актеров мирились, делали вид, что не замечают тотальной фальши и вырождения и тихо получали из года в год свои гонорары, звания, должности. А Даль взрывался и вырывался из Системы… хоть ненадолго, хоть в запой. «Табаковщина», – писал в дневнике…
В его фотографиях я живу в большей мере, волнующе, ярче, чем в повседневной жизни. Счастье понимания, проживания чувств и мизансцен героев, которое инсайтом дарят фотографии Мастера, заменить нечем и незачем.
Я познакомился с ним (тем, что он нам оставил) в 1986 или 1987 году в выставочном зале Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, что на Варварке.
Со стен, с картин (если их можно так упрощенно назвать) на меня изливалась осязаемая энергия сродни солнечной, но немного другой тональности. Была она жёстче, тверже что ли, и без температурных особенностей (как будто в отличие от солнечной, назначение этой энергии не фотосинтез в растениях, а нечто другое…). Впечатление мое носило выраженный биохимический характер; и до сих пор при открытии картины (даже на мониторе ноутбука) остается неизменно пронзительным, проникающим буквально во все клетки и, возможно, даже на уровень ДНК.
Много лет назад в Малом зале Московской консерватории я с доброй знакомой слушал музыку Сергея Рахманинова. И задумчиво сказал ей после концерта, что чувствовал: «Какая русская у него музыка!». «Как это?» - спросила Майя Иосифовна. «Не могу объяснить словами, здесь (я показал на свое сердце) что-то оживает, становится отчетливо тепло, замечаешь, что дышишь, что живешь…»
Бунин с Рахманиновым были друзьями, пусть и в моем тексте будут вместе. Чем безнадежней дела в современной России, тем все более очевидна становится колоссальная эмоциональная созидающая сила слов его эмигрантской публицистики, прежде всего, речи «Миссия русской эмиграции». Бунин – писатель не столько прошлой, сколько будущей России.
Кто-то скажет, список собеседников трагически короткий. А я отвечу: «Количество… сами знаете!» Мне есть, с кем поговорить, я не одинок, даже несмотря на то, что все эти близкие мне люди давно мертвы…
Александр Вампилов
Последний великий русский драматург умер 46 лет назад… А что сегодня ставят? Передали нам с женой два билета в «Современник» на спектакль «Анфиса» по пьесе Леонида Андреева. Сидим – смотрим, как по сцене добротно, профессионально мечется хорошая актриса Марина Неелова в образе главной героини. На 23 минуте я сказал жене шепотом: «Лев Толстой верно понял Андреева: "Он меня пугает, а я не боюсь"». Уходя, заметил, что народная артистка боковым зрением замечает наш уход, но извиниться, сказать ей, что она совершенно, полностью не виновата в отсутствии у нас зрительского волнения технической возможности не было. Пользуясь поводом, прошу прощения у Марины Мстиславовны сейчас.
Когда говорю себе: «Я хочу в театр, но в театр я не хочу», знаю, что волнующей, возвышающей, очищающей правды о нашем времени, о себе и своих современниках я в сегодняшнем театре не найду.
Олег Даль
Тысячи людей напряженно писали сценарии, снимали фильмы и играли в них, а основополагающими за весь XX в России стали только две картины: «Андрей Рублев» (состояние тотального кошмара человека, проживающего земное воплощение в России, с надеждой на возрождение) и «Отпуск в сентябре» (состояние тотального … без надежды на возрождение или точнее, когда надежды еще даже не видно).
Фильм «Отпуск в сентябре», в котором соединились гениальный драматург и сопоставимо гениальный актер (в данном контексте я употребляю этот ныне замыленный эпитет в его подлинном смысле и масштабе) – самый страшный, самый безнадежный фильм ужасов в истории мирового кинематографа. История помирания живого человека не от увечий или болезней, а от нежелания больше участвовать в фарсе жизни беспрецедентна по своей художественной силе. Крайне символично, что снят этот недостижимый в других цивилизациях фильм об умирании именно в нашей стране… То есть тема изучена, пережита нами как ни кем другим на Земле.
Даль с каждым годом вырастает в одного из самых символических персонажей советского эксперимента на месте России, наравне с вымышленным булгаковским Шариковым. Последний был фарсом, Даль – реальным, неистовым, бескомпромиссным… 99,98 % советских актеров мирились, делали вид, что не замечают тотальной фальши и вырождения и тихо получали из года в год свои гонорары, звания, должности. А Даль взрывался и вырывался из Системы… хоть ненадолго, хоть в запой. «Табаковщина», – писал в дневнике…
Анри Картье-Брессон
В его фотографиях я живу в большей мере, волнующе, ярче, чем в повседневной жизни. Счастье понимания, проживания чувств и мизансцен героев, которое инсайтом дарят фотографии Мастера, заменить нечем и незачем.
Константин Васильев
Я познакомился с ним (тем, что он нам оставил) в 1986 или 1987 году в выставочном зале Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, что на Варварке.
Со стен, с картин (если их можно так упрощенно назвать) на меня изливалась осязаемая энергия сродни солнечной, но немного другой тональности. Была она жёстче, тверже что ли, и без температурных особенностей (как будто в отличие от солнечной, назначение этой энергии не фотосинтез в растениях, а нечто другое…). Впечатление мое носило выраженный биохимический характер; и до сих пор при открытии картины (даже на мониторе ноутбука) остается неизменно пронзительным, проникающим буквально во все клетки и, возможно, даже на уровень ДНК.
Сергей Рахманинов
Много лет назад в Малом зале Московской консерватории я с доброй знакомой слушал музыку Сергея Рахманинова. И задумчиво сказал ей после концерта, что чувствовал: «Какая русская у него музыка!». «Как это?» - спросила Майя Иосифовна. «Не могу объяснить словами, здесь (я показал на свое сердце) что-то оживает, становится отчетливо тепло, замечаешь, что дышишь, что живешь…»
Иван Бунин
Бунин с Рахманиновым были друзьями, пусть и в моем тексте будут вместе. Чем безнадежней дела в современной России, тем все более очевидна становится колоссальная эмоциональная созидающая сила слов его эмигрантской публицистики, прежде всего, речи «Миссия русской эмиграции». Бунин – писатель не столько прошлой, сколько будущей России.
Кто-то скажет, список собеседников трагически короткий. А я отвечу: «Количество… сами знаете!» Мне есть, с кем поговорить, я не одинок, даже несмотря на то, что все эти близкие мне люди давно мертвы…
Сергей Селихов
Электронный журнал "Женщина Москва"
На развитие журнала "Женщина Москва" wmos.ru:
Яндекс.Кошелек
41001122868666
Спасибо!
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. Пожалуйста, пройдите процедуру авторизации здесь.
