Оглавление Сдачи не надо А на родине творилось что-то невообразимое. И вообще-то «умом Россию не понять», а тут и вовсе все так запуталось в историческом вихре, что было невозможно определить, где наши и где ваши. Американская пресса – где по наивности, а чаще умышленно – путала еще больше. Туман стоял – хоть ножом режь. Национальный герой Ельцин открыто противостоял интернациональному герою Горбачеву. Оба героя вызывали отвращение, но третьего было не дано. Мы наблюдали – кто с восторгом, кто с ужасом, кто скептически, но все с интересом – за демократизацией партии. Революционное завоевание: на выборах в органы партии любого уровня должно быть более одного кандидата. Вы думаете, я иронизирую, говоря «революционное»? Отнюдь. Это так естественно – иметь нескольких кандидатов, скажете вы. Само слово «выборы» имеет в виду возможность выбора. Это вам сейчас естественно, а тогда было естественным выбирать из одного, заранее утвержденного на более высоком уровне. К этому все привыкли, возражать и не пытались. И вдруг: «должно быть более одного». И это был не крик отчаяния снизу, не диссидентская попытка, а приказ сверху. С такого верху, что ослушаться было нельзя. Когда меня спрашивают, как я отношусь к Горбачеву (а этот вопрос мне задавали сотни раз чуть ли не все мои иностранные сослуживцы), я отвечаю примерно так: я бы поставил ему памятник за то, что он попытался превратить КПСС из правящего класса в политическую партию, но – добавляю я – я бы осудил его на пожизненное заключение в аду за преступную некомпетентность и беспомощность на посту Президента СССР, приведшие к гибели державы и нации. Есть понятие «государственный преступник»: это когда преступление направлено против государства. А если против народа, то как? «Народный преступник»? «Антинародный»? Увы, хоть и богат и могуч русский язык, но нет в нем слова, чтобы определить степень вины первого и последнего Президента СССР. Государство уже разрушено, и народ убивают, кому не лень. Впрочем, в теперешних условиях он умирает сам. А Горбачев живет. И неплохо себя чувствует. Во всех зарубежных советских коллективах секретарей парткомов, освобожденных или нет, фактически назначали в Москве и потом «выбирали» на партийной конференции на месте. Если секретарь был не освобожденным, то это был, как правило, дипломат, работающий в посольстве. А если освобожденным, то его подбирали из номенклатуры ЦК КПСС. Такого человека в коллективе никто не знал, поэтому на «выборы» с ним приезжал инструктор ЦК. Он представлял кандидата, рекомендовал его от имени ЦК и призывал «оказать ему доверие». Доверие, безусловно, оказывали. И на этот раз кандидата привез инструктор ЦК Вожжалов. Партийная конференция представительства СССР при ООН проходила в «защищенной» комнате, то есть такой, которая не прослушивалась снаружи и где можно было говорить открыто. Комната была сравнительно небольшая, делегаты набились как сельди в бочке. Помнится, это был служебный кабинет какой-то референтуры, где в обычное время сидело человек семь. А сейчас нас там собралось несколько десятков. Президиум теснился за чьим-то рабочим столом, делегаты упирались в него коленками. Вожжалов привез кандидата за несколько дней до конференции, с ним многие успели познакомиться. Сидя в президиуме, он узнавал своих новых знакомых, кивал им, улыбался. Симпатичный такой мужчина средних лет, внешность вполне располагающая. Атмосфера была самая что ни на есть семейная. Секретаря должны были выбирать не через партком, а напрямую – еще одно реформистское завоевание горбачевского ЦК. Начали выдвижение кандидатов. Вожжалов попросил слова, представил кандидата ЦК, рассказал, что он опытный партийный руководитель – уже несколько лет («срок», как мы говорили) проработал освобожденным секретарем в Женеве. (Мы это уже знали, навели о нем справки и выяснили, что мужик он нормальный, народ к нему особых претензий не имел). В заключение Вожжалов выразил надежду, что делегаты проявят партийную зрелость, продемонстрируют понимание, окажут доверие кандидату и ЦК и что конференция пройдет, как… (тут он запнулся, задумался, подбирая слова, и заключил: «как мы привыкли»). Это была первая ошибка инструктора. Мы и в самом деле готовы были проявить, продемонстрировать и оказать, тем более что сама кандидатура не вызывала возражений. Но время было такое, что вести себя так, как «они привыкли», особенно под нажимом, уже не хотелось. Кандидата внесли в список. – Есть ли другие кандидатуры? – задал обязательный вопрос председательствующий. Повисло молчание. Какие могут быть кандидаты? Секретарь должен быть освобожденным, то есть это будет его основная работа. Предположим, что выберут сотрудника ООН, так он что, должен увольняться с работы? Тогда у него сразу отзовут американскую визу. Можно выбрать дипломата из представительства. Но и ему надо будет прекращать дипломатическую работу. Тупик какой-то. Молчание неприлично затягивалось. – Если нет других предложений, давайте подведем черту, – продолжал исполнять свои обязанности председатель. – Кто за это предложение… – Извините, можно мне? – один из делегатов поднял руку. Это, конечно, я. – Странная ситуация получается. С одной стороны ясно, что реальный кандидат у нас один. Но с другой – есть же новое положение: не выбирать из одного кандидата. Давайте хотя бы поиграем в демократию, чтобы не все было, «как привыкли». – Минуточку, – перебивает меня председатель. – Это у вас выступление, а мы выдвигаем кандидатов. У вас есть конкретное предложение? – Есть, – импровизирую я. – Я предлагаю включить в список для тайного голосования Рашида Маликова. Он секретарь партбюро экономической референтуры, имеет опыт организационной партийной работы, знает коллектив и специфику работы представительства. Народ ему доверяет. Уверен, будет хорошим секретарем. Я назвал Рашида, что называется, выхватив из толпы. Но он и впрямь подходящий кандидат – пусть их в списке будет хотя бы двое. – Отводы? Самоотводы? – вопрошает председатель. – У меня не отвод, а справка, – говорит из президиума Вожжалов. – Никаких возражений против предложенной кандидатуры у меня нет. Но товарищ, как его, Маликов должен сам подумать, стоит ли ему оставаться в списке. Представим на минутку, что произойдет, если выберут его: его дипломатическая карьера прекратится или, во всяком случае, приостановится на время работы освобожденным секретарем. Мы попросим его уволиться из МИДа и перейти на работу в ЦК. Вы к этому готовы, товарищ Маликов? Это вторая, главная, ошибка инструктора ЦК. Оставь он Рашида в списке – для формальности, и я уверен, что подавляющее большинство голосов было бы отдано за кандидата ЦК, как это недавно произошло в Женеве и в Вене, где выборы только что прошли. – Нет, не готов, – быстро отвечает Рашид. – Прошу самоотвод по изложенным выше причинам. – Кто за то, чтобы удовлетворить самоотвод товарища Маликова? – председатель уже поднял руку и обводит взглядом комнату. Руки начинают подниматься. – Одну минуточку, – раздается громкий решительный голос. Голос мне не знаком. Я оборачиваюсь и вижу уже стоящую женщину лет сорока-сорока пяти с серьезным приятным лицом. Я вижу ее в первый раз. – Нельзя же так, товарищ Вожжалов. Это уже получается хуже, чем «как мы привыкли». Как в том анекдоте: «Право имеете, но не можете». Есть четкое положение: кандидатов в списке должно быть больше одного. А вы пугаете кандидатов увольнением с работы. Это уж ни в какие ворота. Давайте дополним список и посмотрим, кого выберут. А там и будете решать, что делать в плане формальностей. По комнате прошел ток одобрения. Вожжалов сидел, стиснув зубы, и глядел в стол. Видимо, понимал, что пережал. Кто эта женщина? Закрутился потом и так и не узнал. А жаль. Конференция продолжалась. Предложили еще двух-трех кандидатов. После обсуждения в списке их осталось трое. До конца обсуждения Вожжалов не произнес ни слова. |