19.04.2007 20:33:28 |
Автор: alena wind |
В детстве я страстно мечтала побывать в маленьком городке, а ещё лучше – в деревне. Я отчаянно завидовала одноклассникам, которые на лето уезжали к бабушке в деревню. Мне не повезло. У меня все были в Москве. Ну абсолютно все!
Я была не просто столичной девочкой, пожалуй, я была столичной в кубе, поскольку отлично знала не только Москву, но и многие европейские столицы. Знала не исторически, не так, как знают туристы. Я их прожила. Я там гуляла с гувернанткой, играла в парках, разбивала коленки на их мостовых. Училась говорить, путая языки, как пряжу разных цветов.
Европейскую провинцию я тоже знала неплохо. Но вся проблема заключалась в том, что в Европе провинция как две капли воды похожа на фешенебельные районы столицы. Да и вообще, там настоящие хозяева жизни – политики, бизнесмены, люди искусства – в столицах не живут. Зачем? В столице шумно, суетно. Это место для работы, но не для жизни. Любой, кто может себе это позволить, живёт в маленьком городе. Может быть, в Европе вообще нет провинции. Во всяком случае, иностранцу никогда не понять, что стоит за понятием «провинция» в нашем языке, в нашей культуре. Насколько я понимаю, так устроено большинство стран. Вспомним хоть Буша со своим техасским ранчо, хоть голливудских звёзд.
Мы тоже в европейских столицах не то чтобы жили... Нет, я, конечно, жила, поскольку дети живут с полной загрузкой везде и всегда. Дедушка - работал. И чаще всего старался отправить меня на виллу с гувернанткой, а сам мотался взад-вперёд.
Я же как раз очень любила большие города. Я всматривалась в их неповторимые лица, принюхивалась к их неповторимым запахам и прижималась щекой к самым старым каменным зданиям, приводя в панику несчастную гувернантку. А самым большим удовольствием для меня было сидеть дождливым вечером где-нибудь на высоком этаже и смотреть вниз, на непрерывно текущие по улице потоки света. И никакая вилла с бассейном, фонтаном, качелями и моим собственным шалашом не могла сравниться для меня с магией большого города. Когда меня отправляли на дачу, я оказывала героическое сопротивление и выдумывала миллион причин для того, чтобы остаться в городе.
Но рассказы ребят о «бабушкиной деревне» были полны тайны. В них явственно проступал неизвестный мне мир, совершенно непохожий на зарубежные маленькие города, на виллы и хутора. Я не исключала того, что этот мир будет настолько же НЕ МОИМ, как дачный или курортный. Но ИМЕЮ Я ПРАВО ЗНАТЬ?!
Чего я ждала от этой встречи? Решения каких проблем? Скорее всего, я думала, что провинция окажется противоположностью моему городу, моей жизни. Я предчувствовала, что не могу знать, что такое ночь, если я не видела дня. Значит, чтобы по-настоящему знать Москву, понимать суть своей жизни, то есть определить, каков этот мир и какое место я в нём занимаю, надо знать его противоположность. Конечно, всё это было на уровне предчувствий и смутных, но отттого ещё более мучительных, духовных потребностей, которые я даже не умела назвать.
Когда мне было двенадцать, подружка пригласила меня в деревню к своей бабушке. Это была особая подружка – во-первых, она была старше меня на два года, поэтому я безумно гордилась дружбой с ней. Во-вторых, она жила в коммуналке, имела бабушку в деревне вместо дачи и приоткрывала мне двери в эти незнакомые миры. В третьих, я помогала ей с английским. А это потрясающее счастье – помогать старшей подруге.
Короче, Оля позвала меня в мою мечту. Но была одна загвоздка. У отца как раз вышла книжка за границей. И, чтобы не переводить гонорар в рубли, он намеревался провести три летних месяца в Европе, прихватив меня и маму. Я долго думала, как подкатиться к родителям с этой не моей бабушкой. Наконец, меня осенило: родители всегда «держали лицо», то есть просить их при чужих о чём-то было очень выгодно. Надо сказать, я вообще крайне редко о чём-то просила, но механизм понимала отлично. Я рассказала Оле о моей проблеме и рассчитывала, что она сама пойдёт к моим родителям со своим предложением. Каково же было моё изумление, когда она с восторгом приняла вариант моей поездки в Европу на всё лето.
-Но мы же не увидимся до осени, - сказала я дрожащим голосом, едва сдерживая слёзы.
-Зато ты привезёшь мне кучу жевачек! – радостно сказала подруга.
Я привезла ей кучу жвачек, игрушек, конфет и всяких сувениров. Я привезла ей кучу подарков, словно извиняясь за то, что прежние отношения больше никогда не вернутся. Оля была счастлива. Наша дружба увяла где-то в октябре, вместе с последними листьями. А я так и не увидела провинции.
Мечта жила долгие годы. Да ладно бы только мечта! Нет, это было чем-то большим. Поиском смысла жизни, если хотите. Потребностью в самоидентификации через познание противоположного, как принято говорить в логике, от «противного». И это противное было мне отнюдь не противно. Я заранее принимала этот незнакомый мне мир, как луна принимает свет солнца, дающий ей право быль не просто видимой, но и столь значимой для нас. Так и я была уверена, что именно провинция нужна мне для последовательного осознания себя, а соответственно, для того, чтобы по праву занять своё место в обществе. Для осмысленного целеполагания, если хотите.
Ещё не подозревая, что когда-нибудь стану философом, я отчётливо ощущала субъективную неоднородность пространства и времени. Более того, я понимала справедливость этой неоднородности. Но если мир так разнообразен – значит, это кому-нибудь нужно. Значит, люди, населяющие его, так же сильно отличаются друг от друга. И у меня нет ни малейшего шанса стать собой, не прикоснувшись к своей противоположности.
К тому же, различия, доходящие до противоречивости, завораживали меня. Притягивали, как магнит. Мне всё хотелось пощупать, ощутить собственной кожей, измерить собственной грустью и радостью, чтобы сформировать определённое отношение к явлению. Наверное, если бы я могла объяснить моему замечательному деду, чего я хочу, он отвёз бы меня куда-нибудь подальше от Москвы. Но объяснить-то я как раз и не умела.
После двадцати, когда я стала возить своих собак на выставки, я часто испытывала острое желание выскочить на каком-нибудь полустаночке, посмотреть вслед собственному поезду и вволю погулять с собаками по незнакомому миру. Но чувство ответственности перед мужем, который будет ждать меня на перроне, неизменно удерживало меня от авантюры.
Я часто пыталась влезть в сознание тех людей, которых мы встречали на маленьких российских станциях и оттуда, из них, посмотреть на нас, мчащихся мимо с роскошными собаками. На незнакомых людей в пронизанных тёплым светом поездах… Нет, не то и не так. Как я ни вертела своё представление, это был мой взгляд – не их. Вот что касается жителей маленьких иностранных городов – тут я не сомневалась. В них не было загадки, как не было её в самих этих городах. Я отлично знала, что они о нас думают. А вот наши…
Эти люди были для меня загадкой. Нет, больше – Тайной с большой буквы.
Однажды, проезжая на всемирную выставку группой, в которой собак было существенно больше, чем людей, мы выскочили жаркой июльской ночью выгулять собак на какой-то станции. Стоянка была короткой, но уж больно привлекательной – никакого асфальта. Трава, трава, скамеечки с влюблёнными парочками. Огромные звёзды, низкие, как фонари, прямо над крышей вокзального здания. Видимо, в этом посёлке вокзал был одновременно и парком. Поэтому мы, стоя на подножках вагона, отпустили наших разноцветных, экзотически подстриженых и одетых собак прогуляться и наблюдали остолбенение местных парочек.
Наши звери, привычные к путешествиям, высыпали на траву, одновременно присели, одновременно встали и запрыгнули обратно в вагон. Картинка была совершенно нереальной, фантастической, почти пугающей. Из окон мы видели, как все влюблённые одновременно отмерли и начали бурно делиться впечатлениями, размахивая руками. Один наш собачник предположил, что назавтра по городу поползут слухи об инопланетянах, приедет московское телевидение, уфологи… А мы ничего и не узнаем!
Я с энтузиазмом поддержала его идею, ощущая инопланетянами то ли жителей этого безымянного для меня полустанка, то ли себя по отношению к ним. И собаки тут были не сутью, а только одним из многих явлений, составляющих наш мир. Мне было мало этого мира. Ведь он лишь часть большого мира. Принимая мир в целом, как Вселенную, как универсум, частью которого я являюсь, я остро ощущала этот пробел в своём социальном опыте.
Моя мечта сбылась в сентябре 1991, сразу после путча. Я приехала по заданию журнала «Смена» в город Сапожок Рязанской области. Совершенно игрушечный город с игрушечным именем. Четыре тысячи человек и все (абсолютно все!!!) знают друг друга.
Я, не подозревая об этом, обратилась в милицию, чтобы найти мою героиню. Меня тут же посадили в милицейскую машину и несколько раз провезли по кругу по единственной в городе площади, к тому же ещё и асфальтированной. Мимо мелькали почта, магазин, горотдел милиции, горком КПСС, запертый на огромный амбарный замок, да ещё и опечатанный, точно так же оформленный горком ВЛКСМ и здание ДОСААФ.
В центре вертелся крохотный памятник Ленину, вознесённый зачем-то на невероятную высоту и жалобно протягивающий руку куда-то вперёд, поверх крыш. Площадь была маленькой, у меня закружилась голова, и я попросила прекратить эту безумную экскурсию. Главный милиционер, застенчиво, но гордо улыбаясь, показал мне на амбарные замки:
-Видите, горкомы мы опечатали. Мы всё правильно поняли? А то распоряжения какие-то нечёткие. Но, вроде, надо было опечатать?
-Конечно! – злорадно подтвердила я. – С этими покончено!
-Простите, а Вы случайно не знаете, с ДОСААФом как быть?
Я задумалась. Вроде, ДОСААФ организация не вредная. И не партийная. Может, отчасти военная, но уж ладно, пусть будет. А то молодёжи, небось, скучно тут…
-Оставьте, - авторитетно сказала я,- пусть живёт.
И милиционер благодарно закивал. Он выяснял чисто практические вещи, не представляя, насколько сущностной для меня момент он спровоцировал своими вопросами.
Кроме шуток, это была встреча с собой. Я настигла себя в зазеркалье, в другом мире, в другой реальности… И, наконец, ощутила свою целостность. Надо сказать, что за несколько лет до того, в том, совершенно ином, мире меня предупредили: нельзя преподавать философию, не будучи членом партии. Предполагалось, что я немедленно вступлю в партию. Я же предпочла стать литсотрудником в хорошем журнале. Я любила свою работу. Но не ставила знака равенства между работой и миром, между работой и жизнью, между работой и собой. Более того, я поменяла работу, чтобы остаться собой. Пусть партия думает, что она властна изменить мою судьбу. Мы-то с моей судьбой знали, кто в доме хозяин.
И всё же это был исторический момент. Я физически ощутила, что не только моя судьба лежит в моей ладони. Пусть чуть-чуть, пусть на миг, но судьба этой вечно торжествующей над людьми-винтиками партии зависит от моего прикосновения. И я могу теперь не только вернуться в ВУЗ. Я могу что-то сделать для своей страны. Поспособствовать как-то тому, чтобы эти горкомы так и сгнили опечатанными. Тому, чтобы все мы жили так, как хотим, работали там, где нравится, независимо от партийности. Мир как универсум оказался на редкость осязаемой реальностью в тот момент.
Что же изменилось? Разве здесь, в Сапожке, я узнала что-то новое о политической ситуации в моей стране? Конечно, нет! Просто здесь, похоже, я единственная понимала что-то. И это несоизмеримо повышало мою личную ответственность. Я ехала сюда спрашивать и понимать, а не объяснять. Но раз уж так сложилось… Я ответила на все вопросы милиционеров честно.
Потом они отвезли меня на расстояние пяти метров на перекрёсток улиц 50-летия Октября и 50-летия ВЛКСМ в гостиницу «Мошка» Сапожковского ПУЖКХ. Именно так было написано масляной краской на вывеске. Из окна моего номера я смотрела на перекрёсток этих пафосных улиц, где куры рылись в пышной пыли и дворняга спала на проезжей части.
Номер был лучший – с телевизором и холодильником. Но без туалета. Здесь все номера были без туалетов. Туалет был один на этаж, без разделения на мужской и женский. Если учесть, что, кроме меня, в гостинице жили только офицеры местной войсковой части, утром я стояла в туалет в весьма экзотической очереди из полуголых военных, их жён и детей.
Зато вечером над городом возникали звёзды, похожие на ромашки, которые то и дело скатывались куда-то за маленького Ленина. Я так и представляла себе, как они лежат в траве огромными светляками, робко шевеля лапками…
Во дворе гостиницы в аккуратной поленнице лежали дрова. Берёзовые дрова, которые светились в темноте. На дворе трава, на траве дрова – повторяла я почти забытую скороговорку. А ведь проговаривая её раньше, я даже не понимала, что никогда не видела ничего подобного. Не видела ни травы во дворах, ни, уж конечно, дров! Ведь это были пустые слова. Как ля-ля-ля для распевки. А оказалось – живая конкретная картинка. Сама жизнь.
Умываясь холодной водой из единственного крана, я радовалась летней погоде. Не дай Бог, меня занесло бы сюда зимой! Но зато в домах прямо в подъезде стояла обувь. Представляете? Если стоит шеренга тапочек, хозяев нет дома. А если разнообразные башмаки – люди уже вернулись, чай пьют.
Моя героиня рассказывала:
-Конечно, мы знали друг друга. Сапожок – все всех знают. Но не дружили. Я ведь на два года старше – компании разные. Когда он сделал мне предложение, я очень удивилась. Нет, не любила. Осознанный интерес, вот что было. Понимаете, я ведь уезжать никуда не собираюсь. А у нас тут мужики все – алкаши. Просто алкаши и всё. А он не пил совсем. Что ж я, дура что ли? Конечно, согласилась. А потом уж и полюбила.
Это говорила двадцатисемилетняя вдова, мать полуторагодовалой девочки. Она угощала меня чаем с домашними плюшками и приговаривала:
-Пеку, конечно, для любимого мужа как не испечь. Он ведь сдобу очень любит.
К этому моменту её муж погиб десять месяцев назад. Мы пили чай, а в подъезде двухэтажного «многоквартирного» дома на восемь квартир стояли мои кроссовки, ботинки молодой вдовы и крошечные башмачки её дочки, едва научившейся ходить. Тапочек мужа не было. Сестра заставила их убрать через полгода после смерти хозяина.
Этот мир был не просто противоположностью моему. Этот мир был сам одним сплошным противоречием. Здесь названия улиц противоречили их виду. Здесь в городской квартире с ванной и телефоном печь была и плитой, и батареей. Здесь женщина моего возраста с моим именем влюблялась в собственного мужа уже после рождения ребёнка и тут же становилась вдовой. А потом пекла плюшки, которые любил её муж. И она никуда не собиралась. Ей было здесь хорошо и уютно. Она хотела, чтобы её дочка росла здесь, ходила в школу по улице, на которой однажды в семь часов вечера зарезали кухонным ножом её отца.
Я видела людей, которые ощущают этот мир своим домом. Они были очень похожи на нас – совсем не инопланетяне. Между мной и моей сапожковской зазеркальной тёзкой не было никаких противоречий. Мы вполне могли бы подружиться. И мы отлично понимали друг друга во всём, кроме одного. Ей жилось легко и понятно в этом мире абсурда. Абсурдом ей представлялся мой мир. Моя героиня считала, что в Москве жить невозможно. Она была там один раз. Так шумно! Так страшно! Столько незнакомых людей! Машины! Собаки живут прямо в квартирах! В окно не глянуть – голова кружится! Жуть!
Я поняла, что её Сапожок совсем не противоположность моей Москве. Напротив, они дополняют друг друга. И Москва ничуть не менее внутренне противоречива, чем этот игрушечный город. Я понимаю и принимаю её противоречивость, потому что знаю, что так и должно быть. Она не могла бы быть иной – моя Москва. И точно так же принимает противоречивость своего Сапожка моя зазеркальная тёзка.
Дом. Мой мир. Моя жизнь. Эти сущностные понятия все мы воспринимаем одинаково. И каждый найдёт тысячи аргументов для их защиты. А то, что они так противоречивы – это же прекрасно! Противоречия делают наши миры естественными, выразительными, жизнеспособными, наконец.
Я выполнила задание в рекордные сроки – за два дня.
Всё это время мне непрерывно хотелось смеяться и плакать. Я не могла заснуть на кочковатой кровати в гостинице «Мошка» и постоянно звонила с почты домой.
Возвращаясь в Москву с полной сумкой румяных яблок, я чувствовала себя, как во сне. И, только увидев мужа и сына, расплакалась и рассмеялась одновременно. Великий психолог Выготский определял катарсис как одновременные противоположно направленные аффекты. И, хотя два дня в Сапожке не имели ничего общего с произведением искусства, я абсолютно точно пережила катарсис. Я вернулась в Москву обновлённой, понявшей многое. По крайней мере, теперь я поняла, зачем мне нужна была эта встреча с провинцией. Точно так же Алиса нуждалась во встрече с собой в Зазеркалье. Для чего?
Может быть, как раз для того, чтобы вернуться и жить в своём мире. Чтобы жить в нём по-настоящему, чтобы любить и ценить его. Жизнь – сложная штука. Но если есть Дом, в который мы можем вернуться, все сложности выглядят ручными.
Моя статья вышла в феврале. А ещё через месяц моя героиня рискнула приехать в Москву во второй раз в жизни. Жалея меня и моего ребёнка, живущих в столь сумасшедшем городе, она привезла нам банки с соленьями.
-Возьмите, сама консервировала! Не побрезгуйте! И как только вы тут живёте! Что едите? Где дети гуляют? Вот прям рядом с машинами? Я бы тут и месяц не выдержала!
Теперь я знаю российскую провинцию в лицо. Все эти годы я отчётливо помню желтые листья и белые звёзды, дрова на траве и ботинки в подъезде, маленького Ленина и опечатанные горкомы, гостиницу «Мошка» и дворнягу на перекрёстке. Этой встречи мне хватило на всю жизнь. Это, конечно, не мой мир. Это часть огромного мира. В нём есть место и моему Дому, и множеству других, совсем непохожих на мой, но не менее дорогих кому-то, домов.
Мир у нас один на всех. Он бесконечно разнообразен, он противоречив и гармоничен. Ведь развитая гармония не может быть примитивно простой. Гармония предполагает противоречивость.
Наверное, понятие провинции есть только в нашей стране. Во всяком случае, в известных мне странах никакой провинции нет и быть не может. Там нет для неё места. Нет такого количества обитаемых миров. Это не достоинство. Это недостаток. Недостаток разнообразия, а значит – ограниченное количество вариантов жизни.
Неоднородность пространства больше не смущает, она вдохновляет меня. Субъективная неоднородность пространства – это и есть свобода. Как неоднородность времени – и есть жизнь.
Алёна Маслакова
|
|
13.04.2007 12:09:08 |
Автор: alena wind |
Я познакомился с провинцией в студенческом возрасте, когда два лета работал в экспедиции в Краснодарском крае. Это был совершенно иной мир, отличавшийся от московского гораздо сильнее, чем любая заграница. Меня изумляли и восхищали пельменные, бутербродные и рюмочные - заблудившиеся во времени свидетели моего советского детства. Со всеми атрибутами: с голубыми надписями «Общепит» на тарелках, с толстыми грубыми тётками в грязных фартуках, которые протирали столики вонючими тряпками, с практически прежними нереальными ценами…
Поражала мэрия с красным флагом над входом. Помилуйте, да какой же год на дворе? Помню, с каким непередаваемым любопытством я рассматривал православную церквушку, наспех, безо всякого фанатизма, оборудованную на первом этаже обычного дома. А выйдя из неё на единственную площадь крошечного городка, буквально остолбенел: два милиционера по-деловому вытащили из машины буйного пьяного с расквашенными кулаками и фингалом под глазом и, не задумываясь, поволокли его в церковь. Неужели сразу каяться? Но пьяный нецензурно выражался и вряд ли был в состоянии осмыслить и сформулировать свои грехи. Я завороженно пошёл следом – никогда не простил бы себе, если бы не разузнал, что здесь делают с нарушителями общественного порядка в церкви. Ответ оказался до абсурда прост – прямо рядом с алтарём там была дверь с неброской вывеской: «Райотдел милиции». Туда и ускользнули во время литургии милиционеры со своим подопечным.
Я мог часами рассматривать этот мир, прикасаться к нему, ожидая, что вот, сейчас я проснусь, и всё это обратится в невесомо ускользающее воспоминание о странном сне…
Меня часто посылали с шофёром на рынок за продуктами. Я, практически не бывавший на рынках до этих пор, постепенно обучался всем нехитрым премудростям. Здесь надо было пробовать товар у всех, изображать знатока, азартно торговаться, а потом сбивать конечную цену ещё вдвое огромным количеством закупаемых на всю биостанцию продуктов. Я быстро понял, что здесь лучше не признаваться, что я москвич – с москвичей дерут втридорога.
Если в Прибалтике я говорю по-английски и упорно изображаю иностранца, то здесь, в Краснодарском крае, мне пришлось напротив, научиться играть местного. В детстве у меня были отличные преподаватели актёрского мастерства – спасибо им. Стоило мне загореть, я начал сознательно копировать на рынке говор и манеры поведения местных парней. Даже ненавистными всем коренным москвичам семечками поплёвывал для пущей убедительности. И расходы нашей команды на продукты заметно сократились.
Потом, познакомившись с другим типом российской провинции, я решил, что южнорусская мне нравится больше других. Знаете, почему? В Краснодарском крае живут самодостаточные, любящие свою землю люди. Они заняты делом и вовсе не стремятся куда-нибудь уезжать. Они ухаживают за садами и огородами, коровами и свиньями, ловят рыбу и делают вино. Они строят дома на свободных местах, не задумываясь о собственности на никем не учтённую землю, открывают магазины и кафе, не оформляя документов, носятся на машинах по горным дорогами без правил и без гаишников, не платят налогов, отправляют детей учиться в городской интернат, потому что на десятки километров вокруг нет ни одной школы… То есть они делают всё то, что я, законопослушный москвич, никогда не делаю. Но почему-то я чувствую, что они могут всё это делать. Они так выживают. Они так приручают свои родные места, а не мчатся захватывать чужие.
В этих людях просто сияет мощная этническая идентичность. Они отлично адаптировались к этому роскошному краю, гордятся им, используют его на полную катушку и устанавливают свои законы и правила. Имеют право! А в чужой монастырь, сами знаете, со своим уставом не ходят. К тому же я отношусь к своей Москве точно так же, как они к своей родине. Поэтому я не могу отказать им в уважении и понимании.
Да, они не отличаются толерантностью и ненавидят москвичей. Но москвичи сами, возможно, повинны в этом. Здесь каждый москвич ощущает себя рокфеллером местного масштаба и зачастую держит людей, живущих по иным законам, за лохов. Он невольно ощущает себя умным, образованным, успешным – по своей шкале ценностей, а также очень-очень богатым. И за что его любить? И как его не обчистить, если он совсем не в материале? Даже те астрономические цены, которые заламывают москвичу торговцы, кажутся ему несопоставимо низкими по сравнению с московским супермаркетом. Да что говорить о продуктах? В двухтысячном году мне предлагали там купить легковую машину, почти новую, за тысячу рублей. А отличный мотоцикл «Урал» за половину этой суммы. Это была нормальная цена, с которой я мог начинать торг, если бы мне были нужны эти вещи. Ясное дело, среднестатистический москвич, расслабленный отдыхом, в такой обстановке слегка наглеет.
Конечно, в Краснодарском крае у людей не слишком большой выбор занятий. Но действительно творческий человек, любящий свою землю, всегда найдёт, как реализовать себя. Один выводит на своём огороде овощи невиданных сортов. Другой строит дом, похожий на лабиринт. Гигантский дом с бесчисленным количеством комнат разной формы, с окнами и без. Дом, в котором вор наверняка заблудится и останется до прихода хозяина, если ему хватит ума залезть. Третий делает сувениры потрясающей красоты из черепашек и крабов, ракушек и камней, собранных им на берегу моря. Для творчества он нуждается только в утренней прогулке по линии прибоя и тюбике клея за два рубля. Это настоящий художник, он даже не унижает себя торговлей. Желающие продавать его произведения давно стоят в очереди. Эти люди – такие же хозяева своего мира, своей жизни, как мы. Поэтому, приезжая к ним в гости, мы должны вести себя сдержанно и играть по их правилам. Почувствовав моё уважение, они не раз предлагали мне остаться. Вот, говорили, здесь, у моря, мы поможем тебе построить дом. Посмотри, какая красота!
Они, как всякий американец, свято верят, что их земля – лучшее место на свете. И, естественно, предел мечтаний любого нормального человека. Все на свете мечтают жить здесь. Только некоторые скрывают это желание. И, когда говоришь им, что не хочешь жить здесь, они, как американцы, не слишком-то верят. Иногда я думаю, что тем же синдромом страдаем и мы, москвичи. Не от хорошей жизни, конечно, как те же американцы. Они – от того, что к ним едут из всех стран и требуют гражданства. А мы – от того, что к нам едут из всех областей России и хотят прописки.
Я даже допускаю, что американцы с их эгоцентричным представлением об Америке как столице мира видят Россию примерно такой же провинцией, как мы - Орёл или Кострому. И максимум, что мы можем сделать – это убедить их в том, что мы, скорее, Краснодар. Всё в мире относительно. Это мне очевидно, что мой город – единственная подлинная столица мира и всего мироздания. Но это утверждение работает только для меня! Для жителя Нью-Йорка, разумеется, это Нью-йорк, который вовсе не является столицей США. А для кого-то Краснодар или Ростов-на-Дону.
Есть, к сожалению, и совсем другая российская провинция. Наверное, впервые я познакомился с ней в те же студенческие годы, выезжая на воскресные экскурсии.
Вот мы выходим из комфортабельного автобуса неподалёку от монастыря или старинной усадьбы, в которой теперь, в лучшем случае, психушка или склад, а в худшем – ветер гуляет в развалинах. Мы выходим, а из всех домов уже выскакивают люди. Они стоят плотной кучкой и смотрят на нас. Обсуждают, пальцем показывают. И мы, в наших ярких куртках, чувствуем себя зверями в зоопарке или экспонатами в музее. Интересно, у кого здесь, собственно, экскурсия?
Потом нетрезвый настолько же, насколько небритый, мужичок в обносках, осмелев, подходит поближе и просит денег. А мы не испытываем ничего, кроме смущения и брезгливости.
Ещё хуже – в городах Золотого Кольца, где такие же нищие жители, не имеющие ни работы, и нормального жилья, и подумать не могут о том, чтобы войти в местные магазины или бары. Там и ценники-то написаны по-английски. Их в принципе не учитывают, даже как потенциальных клиентов. Они совсем не хозяева своей жизни, своего мира, своей земли. Не хозява, но и не гости же! А кто? Они стоят и глазеют на нас. И у них такие лица, будто они точно знают, что на самом деле их нет. Нежить какая-то. Мифологема.
Это страшная провинция. Жестокая и бессмысленная, пьяная и озлобленная… Это люди, не помнящие не только своих предков, но и детей. Не ощущающие себя и своей жизни. Люди, одинаковые настолько, что уже не могут быть живыми. Знаете, такое глобальное нарастание социальной энтропии. В физическом мире энтропия – это стремление холодного нагреться, а горячего – остыть. Но если всё будет одной температуры – камень и животное – это же будет смерть. Вот так и в обществе. Когда у людей нет ни выбора, ни смысла, ни чувств, ни мыслей – они становятся похожими, как две капли воды. А эта похожесть и есть смерть. Не физическая, конечно. Но ещё более страшная.
Я выхожу из автобуса и мгновенно чувствую – это ЗОНА. А я в ней СТАЛКЕР. Здесь всё чужое, непонятное, тревожное. Здесь каждый шаг, возможно, шаг в «нежизнь» в «небытие». И выйду ли я назад, в мой мир? Бог весть!
Наверное, есть и какие-то промежуточные варианты. Я не так много ездил по России, чтобы знать наверняка. И к самодостаточной провинции, насколько я понимаю, помимо Краснодарского края, относятся Калининград и Чукотка, наверное, ещё какие-то места. Но пока два основных типа провинции я вижу явственно. А за остальное не поручусь.
Позже, рефлексируя, вспоминая и осознавая все свои эмоции – и проявленные, и замаскированные во время пребывания в провинции, - я понял, почему приезжие так нагло ведут себя в Москве. Они маскируются под местных. Они берут за образец поведение москвичей там, у себя, не понимая, что это не естественное, а ситуативное поведение.
И здесь, пытаясь покорить Москву, упрекают москвичей в том, что мы не пробивные, не ходим по головам, не расталкиваем толпу локтями. Упрекают в том, что мы не соответствуем их представлениям о москвичах. Московские нувориши, лет пять назад явившиеся сюда, кажутся им куда более московскими, чем мы. Смешно, но ведь они, по идее, должны радоваться этому. Ведь если бы мы были такими, какими кажемся им там, у них, то разве мы пустили бы их в наш нежно любимый город? А мы терпим, стараемся не видеть и, главное, не слышать их. Рассуждаем о непрестижных профессиях и о терпимости…
Так и живём рядом, не понимая и не уважая друг друга. Это нормально и совсем не удручало бы меня, не происходи это в моём родном городе. В городе, где человек заявляет, что он москвич на том основании, что уже добыл прописку и работу. Но не имея ни малейшего представления о говоре и ментальности москвичей, о наших ценностях и стереотипах поведения, о нашем образе жизни, о Москве, наконец! И ведь таких «москвичей» теперь уже большинство.
Я сейчас на работе много общаюсь с людьми, которые живут в Москве, работают и учатся здесь. Пределом их мечтаний является московская прописка. И только. Как будто она – волшебная палочка, которая в один миг превратит их в москвичей. У меня есть привычка любую ситуацию использовать, как минимум, для познания чего-то нового.
Вот и общение с этими людьми я использую для того, чтобы узнать, зачем им моя Москва? Они не собираются войти в правительство, их не интересует сфера искусства или шоу-бизнеса. Они не учёные, не изобретатели, не борцы за права человека. Учёба для них – лишь повод жить здесь пять лет на законных основаниях. Повод быть здесь, чтобы зацепиться, прижиться и остаться. Но зачем?
Моё исследование ещё не закончено. Оно в самом разгаре. И я далёк от окончательных выводов. Но сейчас мне кажется, что они едут сюда за элементарной жизнью. За общением, за выбором, за необходимостью что-то (что угодно, хоть что-нибудь) делать, за возможностью ощутить себя живым человеком. Не роскошь, в общем-то. Кому бы предъявить претензии, на кого бы пожаловаться в суд по правам человека? Ведь это ущемление моих прав – то, что они могут быть людьми только здесь, в моём городе. И их прав, разумеется, тоже. Но я не адвокат. У меня другая работа. Так что их права – это их забота.
Ну хорошо, скажете Вы, на периферии нет работы, нет возможности выбора, нет ощущения того, что ты владеешь своей жизнью, своим домом и своей землёй. И поэтому они пытаются овладеть нашей жизнью. Но общение-то!
Я тоже постоянно пристаю к молодым людям, которые воспринимают отчисление из ВУЗа и необходимость вернуться домой, в провинцию, как страшный сон, как конец света. Почему? Ведь там Вы прожили семнадцать лет из двадцати! Неужели не скучаете? Там Ваши родители, друзья, знакомые…
- А что мне они? – с изумлением отвечает человек.- Чего по ним скучать-то? Разве я с ними разговаривал? Разве мы тусовались с ними? Скукотища! И поговорить не с кем.
Они приезжают и начинают общаться, как бешеные. Ведь именно в общении человек проходит процесс социализации и становится собственно человеком. Многим из них вовсе не нравится Москва. Но они не видят другого пути к своей цели. Они снимают квартиру коллективом, они знакомятся с людьми ежедневно, еженощно, ежеминутно… Рискуя работой и учёбой, каждую ночь тусуются и клубятся – то есть неформально общаются в барах, клубах, на дискотеках. Даже если устали, даже если нет денег. Это как наркотик. Для них это вопрос выживания – вновь и вновь убеждаться в бесконечном разнообразии людей вокруг. Искать свою уникальность, свою идентичность. Ощущение того, чему мы радовались лет в шесть-семь: я живу, я личность. Я могу стать тем, кем захочу. Я владею моей жизнью и моим городом – по праву рождения. А всё остальное зависит только от меня. От того, чего я хочу, чему научусь, что и как буду делать.
Я уважаю потребность людей в самоидентификации. Я уважаю их право на жизнь. Хочу только напомнить, что пока ещё для этого подходит, к счастью, не только Москва, но и любой большой город. Вот Питер, например. Он давно уже стал огромной тусовкой. И внешне очень эффектный – немного Венеция, чуть-чуть Париж, отчасти Амстердам, а пахнет Лондоном. Раньше это был город-музей, а теперь город-клуб. Там и жизнь дешевле, чем в Москве. И выбор не меньше. И людей разных множество. Там, конечно, практически невозможно зарабатывать столько, чтобы посылать деньги домой.
Но господа, разве вы для этого едете в Москву? Вы ведь проживаете всё, что зарабатываете! А там, возможно, у вас что-нибудь даже останется. Знаете, сейчас стало очень модно ехать за самоидентификацией как раз в Питер. Не хотите попробовать? Ей-Богу, вам понравится!
Дэн Органов
|
|
02.03.2007 19:43:54 |
Автор: alena wind |
Понятие «интеллигенция» сегодня очевиднейшим образом модернизируется. С самой же интеллигенцией, то есть тем реальным явлением, которое это понятие выражает, не все ладно. Это заставляет ее искать новые способы самоидентификации. Не может ли случиться так, что - именно в современных условиях - интеллигентность становится наследственной характеристикой, в буквальном смысле биологически воспроизводимой? Утвердительный ответ на этот вопрос потребует создания новой социальной классификации общества.
Три лукавых вопроса
Вопрос на засыпку: может ли быть истинным утверждение; «Я - интеллигентный человек»? Не может. Потому что, если человек о себе говорит так, как раз интеллигентности-то у него и нет.
Второй вопрос: может ли что-нибудь достоверно знать об интеллигентности тот, кто этим качеством вообще не обладает? Нет. Интеллигентность - своего рода «вещь-в-себе», постигаемая лишь изнутри. Другими словами, проблема знания есть тут проблема принадлежности.
Вопрос третий: может ли человек стать интеллигентным, если очень это захочет? Увы, снова нет.
Ответив на все эти вопросы отрицательно, мало о решится рассуждать об интеллигентности как специфической черте личности. Обычно все исследования мгновенно переводят разговор на куда более очевидное и более доступное во всех отношениях понятие интеллигенции.
Но философу и психологу этого сделать не позволяет их профессиональный статус. Впрочем, это не гарантирует от ошибок (а от них вообще никто не гарантирован). Мой собственный диплом с пугающе глобальной записью - квалификация: «философ» - меня всегда немного пугал, а простой вопрос: «А кто Вы по специальности?» - очень долго ставил меня в тупик.
В общем, не судите этот текст строго. Я вступаю на скользкую тропу. Примерно так врач, не понимающий вполне причин болезни пациента, но связанный клятвой Гиппократа, вынужден приступить к лечению.
Увлекательная филология
Интеллигентность - это наш с вами эксклюзив. Чисто российское понятие. Со всеми противоречивыми оттенками смысла, как все чисто российское. Давайте разберемся, отчего это слово невозможно адекватно перевести на какой-либо язык.
Слово "интеллигентность" имеет латинское происхождение: intellegens - понимающий. Близнец ему есть и в английском языке. С английского это слово переводится как ум, рассудок, интеллект. И, соответственно, у англичан интеллигент (intelligent) - это просто умный человек.
Поэтому многие считают наш русский термин заимствованием из английского. Смешно, но все как раз наоборот. В английском это заимствование... из русского! Заимствование, растерявшее по дороге большую часть смысла.
В русский язык слово «интеллигентность» ввел писатель Петр Боборыкин. Между прочим, совсем недавно - в XIX веке. Первоначально оно обозначало умение применять свои знания. В процессе перехода в другие языки слово несколько упростило свой смысл.
В русском же языке происходил прямо противоположный процесс - расширение понятия.
Очевидно, что умение пользоваться своими знаниями предполагает, как минимум, наличие этих знаний. А образование в дореволюционной России получали обыкновенно люди из «хороших» семей. То есть люди воспитанные, с определенными нравственными устоями. Что произошло с этими людьми после революции - известно. Редкие уцелевшие интеллигенты в советской России погоды уже, конечно, не делали.
В то же время умственным трудом начали профессионально заниматься более или менее образованные (скорее менее, чем более) представители пролетариата и крестьянства. Одна Российская Ассоциация пролетарских писателей чего стоит! Впервые Россия увидела писателей, не обремененных ни врожденной грамотностью, ни нравственным императивом, ни классическим образованием. Идеологически они были неплохо подкованы, к тому же умели читать и писать. На этом основании им и поручили создание новой литературы, которую мы знаем как «советскую».
За что я люблю язык (любой язык как знаковую систему и русский язык в особенности), так это за честность, за абсолютную естественность. Возьмем, например, слово «фискал». Оно произошло от латинского fiscalis - казенный.
Но есть второе значение, появившееся при расширении изначального понятия, - доносчик, ябеда. И оно упорно доминирует над первым, подавляет его. Причем, не только в индивидуальном, но и в общественном сознании россиян. И надпись на чеках: «фискальный чек» воспринимается нами со злорадством или тревогой, в зависимости от ситуации. А ведь гм нам отлично известно, что «фискальный» -всего лишь казенный, официальный, соответствующий государственным интересам. Но у нас отношения с государством...
И нейтральное значение термина подавляется нашим оценочным отношением к государственной системе вообще и ее представителям в частности.
То же и со словом «интеллигентность». Едва у нас появились писатели, ученые и преподаватели «от сохи», как его значение стало неуклонно меняться, а смысл расширяться.
Теперь - помимо того, что подразумевалось под «интеллигентностью» и раньше, - этот термин вобрал в себя и умение вести себя, и определенные нравственные устои, и даже черты характера (не говоря уже о самом образовании).
Ну, в самом зле, можем ли мы назвать интеллигентным человека резкого, самоуверенного, карьериста или стяжателя? Вряд ли! Потому что все это входит в конфликт с привычным «комплексом» интеллигента(почти навскидку: такт, склонность к рефлексии, самокритичность, служение духовным идеалам, прохладное отношение к славе, должностям и материальным ценностям и т. д.).
Кроме того, интеллигентность - это что-то трудно определяемое,но очевидное изнутри и заметное снаружи.
Скажем так - внутренняя твердость, непреклонность нравственной позиции в сочетании с внешней мягкостью ее проявления. Как это бывает? Человек и толерантен, и в себе сомневается, и точки зрения своей никому не навязывает, и к оппоненту относится с уважением... Казалось бы, такой мягкий и пушистый - погладить хочется.
Ан нет. Только до определенной границы. До того, через что он никогда не переступит. Нравственный стержень оказывается у него крепчайшим, не сломаешь, даже не изогнешь. Такого человека невозможно ни запугать, ни купить, ни заставить.
Разве что переубедить, но и то проблематично. Поэтому оппоненты, вступающие в единоборство с интеллигентом, часто чувствуют себя беспомощными и одураченными, хотя и не признаются в этом ни за какие коврижки.
Думаю, нет другой особенности человеческой личности, которая бы раздражала столь многих и вызывала такую агрессию, как интеллигентность. Потому что в ней есть загадка, тайна. Потому что ее нельзя просто скопировать, даже если сильно этого захочешь. Нетрудно прикинуться умным, щедрым, смелым или добрым. Но притвориться интеллигентным не получится никогда.
Как не получится скрыть свою интеллигентность, если она есть.
Более того, интеллигентным невозможно стать. Это утверждение спорно, но я на нем настаиваю. Казалось бы, сознательно работая над собой, человек может добиться чего угодно. Иллюзия. Можно добиться всего, кроме интеллигентности. Ваша интеллигентность - это всегда заслуга ваших предков.
Значит ли это, что нет смысла стремиться к интеллигентности? Конечно, нет. Но нужно понимать - это все равно, что растить цветок, цветущий раз а сто лет. Жизнь положишь, но никогда не увидишь его цветения. И дети не увидят. А вот внуки, при определенном везении, пожалуй, увидят. Но этот праздник для них состоится, если предыдущие поколения не будут манкировать своей обязанностью - поливать цветок, удобрять - растить, одним словом. Стоит устроить себе хотя бы кратковременный отпуск - пиши пропало. Труды - насмарку. А в горшке вместо цветка - скомканная серая тряпочка.
Пожелавшие странного: попытка классификации
Попытаюсь предложить классификацию российского общества, взяв за основу критерий «интеллигентность и отношение к ней». Вот она:
1.Истинные интеллигенты.
2.Люди, стремящиеся к тому, чтобы их потомки
стали интеллигентами.
3.Оппоненты.
Благодаря тому, что истинный интеллигент в социуме всегда выступает «с открытым забралом», он часто попадает под удар. Люди, столь приверженные духовным ценностям и безнадежные в смысле «пропаганды и агитации», - чрезвычайно неудобны для тоталитарной власти. Поэтому каждая очередная идеологическая кампания, будь то пресловутое «дело врачей» или борьба с «тунеядцами», так или иначе оборачивалась против интеллигентов.
В постсоветский период выяснилось, что истинные интеллигенты плохо вписываются в рыночную экономику, Им неловко даже говорить о деньгах, не то чтобы требовать достойной оплаты своего труда. Поэтому им просто перестали платить. Естественно, это привело к очередной волне эмиграции, получившей название «утечка мозгов». Истинный интеллигент стал вымирающим видом в нашей стране.
Переходим ко второй категории.
«Люди, которые желают странного», - помните? У Стругацких. А ведь именно так! Странного желают стремящиеся к интеллигентности. Загадочного. Того, чего сами понять не могут, и другие им никогда да не объяснят. Желают того, что является настолько тонкой материей, что плохо поддается определению.
Желают того, что не сделает их ни счастливее, ни богаче. Интеллигентность никому еще не помогла ни карьеру сделать, ни денег заработать, ни прославиться. Она вообще никому и никогда не облегчила жизни. Что же такого притягательного в интеллигентности? Не знаю. Боюсь, что никто не знает. И почему человек не может стать интеллигентным - тоже неизвестно. Мой друг биолог говорит: порода. Мой дед говорил: взгляд, предков.
Иногда уж совсем похоже, ну вылитый интеллигент, а начнет договариваться о зарплате - и мимо. Разозлится - снова мимо. А уж выпьет лишнего... Интеллигент. же останется собой в любой ситуации и в любом состоянии. Он ведет себя интеллигентно не потому, что хочет на кого-то произвести хорошее впечатление, а потому что не может иначе. На уровне подсознания, на уровне мотивации...
И вот интересный факт. Первоначально понятие, введенное в обиход Боборыкиным, относилось, в основном, к мужчинам. Это естественно. Специфическое женское образование того времени формировало и развивало, скорее, лишь «женские» умения и навыки, то есть было практически целесообразным.
Восхождение к теоретическому уровню познания предполагала система университетского образования. Это являлось прерогативой мужчин. Однако женщины тогда неплохо умели соответствовать своим мужьям.
Когда мужчины успешно и планомерно истребляли друг друга всеми возможными способами (от дуэли до ГУЛАГа), женщинам частенько удавалось уцелеть. И они воспитывали детей в лучших семейных традициях.
Женщины вообще быстрее приспосабливаются к новым условиям. Это предусмотрено природой для выживания вида. Как следствие - женщины легко принимают систему ценностей мужа, его взгляды, мировоззренческую позицию, и значит - быстро и бесповоротно меняются.
К тому же женщины часто на интуитивном уровне чувствуют свое несоответствие тому образу, который гармонично сочетается с характером мужа, например. Или даже с собственным желаемым «Я».
Как-то на собачьей выставке женщина долго стояла около ринга больших пуделей и расспрашивала хозяев. Она так искренне восхищалась красотой, умом и прекрасным характером собак, что кто-то из заводчиков предложил ей щенка. Женщина всплеснула руками:
-Да что Вы! Бог с Вами! Разве ж это для меня собаки! Люди-то чего подумают? Прислуга, мол, хозяйскую собаку обихаживает... Мне бы чего попроще. Породистую, но попроще. А то как корове седло!
Самая строгая из наших клубных дам потом задумчиво прокомментировала:
-А что, у нее, пожалуй, есть шанс дорасти до королевского пуделя. Ну, возможно, не у нее, так у ее детей...
Почувствовать, в чем суть несоответствия, - это уже полдела. После этого можно сознательно работать на то, чтобы это несоответствие устранить. Да, самый простой путь - выбрать собаку под стать себе. Но есть и другой: измениться самой. Главное, чтобы была достаточная причина.
В ряду причин могут оказаться: работа, ребенок, любимый мужчина... Да что угодно! Даже собака.
Мужчина в такой ситуации ставит себе внешнюю цель - получить образование, сделать карьеру, купить понравившуюся собаку. Он в меньшей степени желает странного, ему не до того, слишком много забот и ответственности.
Поэтому мужчина либо впитывает интеллигентность с молоком матери, либо не видит в ее отсутствии никакой проблемы.
Кстати, то, что в категорию людей, желающих странного, чаще попадают женщины, неплохо. Ведь воспитанием детей тоже чаще занимаются они.
Впрочем, исключения и здесь бывают. Однажды со мной в купе поезда ехала молодая пара «новых русских». Поразил мужчина, страстно желавший, по его выражению, «окультуриться». Он мгновенно выхватывал из разговора слова, в которых собеседники ставили ударение иначе, чем он. Расспрашивал, уточнял, записывал в блокнот. И уже со следующей фразы начинал поправлять и самого себя, и свою жену.
Когда мы прощались, он спросил, не соглашусь ли я стать для них «репетитором по культуре», чтобы к рождению детей они умели «вести себя как люди».
- У Вас все получится и без репетитора, - совершенно искренне сказала я. - Я уверена. Тут главное хотеть и работать над этим постоянно. А Вы так и делаете. Вы читайте. В книгах все есть. И очевидное, и самое неуловимое...
Понимаю, что мой совет из области: пойди туда - не знаю куда; принеси то - не знаю что... Наблюдая за этим молодым человеком, я впервые почувствовала, какой это каторжный труд для многоработающего человека - выуживатъ из всего многообразия социума крупицы той информации, которую он должен был усвоить в процессе социализации.
А теперь ему предстоит не только учиться говорить, есть, жестикулировать. Он еще будет сознательно конструировать в своей семье незнакомый тип отношений, непривычные уровни общения. И все ради того, чтобы его детям не пришлось заниматься тем же во взрослом возрасте. Достойная цель.
Что касается третьей категории нашей классификации, «оппонентов», то с ними все просто. Эти люди точно знают, что «вшивый интеллигент» - паразит на теле социума. Материальных ценностей он не создает. На матерном языке не говорит. Вести себя как все не умеет. Дурью мается. Никчемный очкарик, одним словом.
Оппоненты - многочисленная категория. Может быть, даже преобладающая.
«Интеллигибельность» -от слова «гибель»?
В современных словарях слово «интеллигент» трактуется так; "1. Лицо, принадлежащее к интеллигенции. 2. То же, как человек, социальное поведение которого характеризуется безволием, колебаниями, сомнениями (презрит.)» (Толковый словарь русского языка. - М., 1986. - Т. I. -С. 1214).
Кто знает, а вдруг в обозримом будущем эти значения поменяется местами? И рядом со словом «интеллигент» будет навеки закреплен комментарий «презрит.»? Впрочем, самого интеллигента эта трансформация не изменит, а лишь многое скажет о новом обществе. Интеллигент же - величина неизменная. Константа.
Забавна, кстати, банальная тавтология, с помощью которой словарь трактует понятие «интеллигент». А «интеллигенция» тогда - это что? Начнем с общепринятой формулы.
Интеллигенция - это общественный слой людей, профессионально занимающихся умственным трудом и имеющих соответствующее, как правило, высшее образование. Это слово тоже появилось в русском языке в середине XIX века, а в другие языки перешло из русского. Тогда, в позапрошлом веке, все было логично. Каждый представитель интеллигенции был интеллигентом. И наоборот. Теперь ситуация существенно усложнилась.
Прежде всего, сегодня совсем не каждый интеллигент профессионально занимается умственным трудом. Например, в Доме быта, куда я иногда захожу, «металлоизделия» ремонтирует настоящий интеллигент с высшим техническим образованием. Пока он работает над починкой ваших очков, вы можете поговорить с ним о литературе и философии. У него есть дети, которых нужно кормить и одевать, а то НИИ, где он раньше трудился, приказало долго жить.
Каждый раз, подходя к знакомому окошку, я испытываю противоречивые чувства. С одной стороны, я понимаю, что ему здесь не место. С другой, у меня, пока он здесь, есть возможность и сломанную вещь качественно починить, и с приятным человеком побеседовать.
К тому же он через раз не берет с меня денег, аргументируя это тем, что не потратил казенных материалов на мой ремонт, а свои руки он имеет право использовать так, как ему захочется.
Все ли представители интеллигенции интеллигентны? Увы, нет! Очень многие актеры, художники, журналисты вовсе не отличаются интеллигентностью. С политиками - совсем беда. С преподавателями, к сожалению, тоже.
Когда мой сын пошел в школу, я была потрясена речами его учителя физкультуры, которые ребенок воспроизводил. Я целиком и полностью доверяю своему сыну и все же, не полагаясь на точность пересказа, прогулялась у школьной спортплощадки в учебное время. То, что я услышала, было чудовищно и по форме, и по содержанию.
Я пошла к директору школы и выразила недоверие этому учителю физкультуры. Опытная дама, возглавлявшая педагогический коллектив, была несказанно удивлена. Видимо, до сих пор этот преподаватель всех устраивал. Я объяснила ей, что не могу доверить такому учителю моего ребенка. Но он отличный физрук, возразили мне.
Видите ли, сказала я, физическое развитие, конечно, дело хорошее, но этот преподаватель разговаривает безграмотно и очень грубо, он не интеллигентен, наконец. Мне очень понравился ответ:
- Но куда же я его дену?
Директор попробовала разжалобить меня трогательной историей о том, как бывший военный после отмены военной подготовки в школе оказался не у дел, а он отличный педагог и любит детей. Эта грустная история не произвела на меня должного впечатления. Я стояла на своем.
Через пару недель в школе появилась молоденькая учительница физкультуры, говорящая на нормативном русском языке и пользующаяся гражданскими формами общения с учениками. Я не знаю, «куда дели» отставного военрука. Не исключено, что этот «отличный педагог» продолжил свою педагогическую деятельность в других классах или в другой школе.
Я, собственно, о чем... Нынешнее понятие «интеллигенция» не является обобщающим для существующих в нашем обществе интеллигентов. Теперь единичное понятие для интеллигенции звучит как «представитель интеллигенции», а вовсе не как «интеллигент». Грустная тенденция, господа.
Еще шаг - и слово «интеллигент» окончательно сомкнётся в общественном сознании со своим презрительным денотатом. А там, глядишь, и термин «интеллигентность» окончательно утратит свой смысл.
Недавно на троллейбусной остановке у Дома ученых я была свидетелем того, как пьяненький работяга ругался с человеком типичной профессорской внешности. При этом он обзывал ученого «тварью интеллигибельной».
Я задумалась тогда - откуда этот человек может знать философский термин «интеллигибельный», обозначающий объект, постигаемый только умом и недоступный чувственному познанию? Ну, например, «вещь-в-себе» у Канта. Или звезда, которую нельзя увидеть, но можно вычислить. Мужичок, по всем признакам, не был знатоком философии и астрофизики.
А только позже меня осенило, что, возможно, это прилагательное (где-то краем уха слышанное) в его уме сложилось из слов «интеллигент» и «гибель». Похоже, мужичок пытался показать обреченность этой социальной группы («прослойки»).
Снова вспоминается то, что говорил мой дед об интеллигентности. «Взгляд предков». Мои предки не дают мне покоя. Что они думают о нас оттуда? Вот это их явно радует. А вот за это - простите, пожалуйста, я больше не буду. Надеюсь, социум интересует их меньше, чем я и мой сын. Я им очень благодарна. И, надеюсь, они это знают. Дай Бог, чтобы наши потомки чувствовали то же по отношению к нам.
Мне кажется, нам с вами, преподавателям и родителям, пора заняться действительно своим делом - самосовершенствованием. Раз уж нас занесло а ряды интеллигенции, давайте будем восстанавливать естественные связи понятий. Ведь только так можно остановить опасный процесс деградации интеллигенции.
И поскольку ни один человек на свете не может с полным правом сказать о себе в какой-то момент: "Я интеллигентен», - это самосовершенствование - наша пожизненная обязанность. Я так понимаю.
Алёна Маслакова
|
|
18.02.2007 12:05:40 |
Автор: alena wind |
Весной слова «школа», «институт», «экзамены» входят в активный словарь города и звучат в самых неожиданных контекстах. Я очень внимательна к любым словам, но на эти мгновенно делаю стойку. Вот недавно сидели мы с приятелем в кафе и невольно прислушивались к разговору двух нарядных женщин за соседним столиком:
- И вот, блин, они мне в этой х… школе и говорят: мы, блин, не всех берём! Элитная школа – прикинь? Я им – школа? Школа, блин! Платная? Платная, блин! Вот вам бабки! Бабло, бабульки, блин! А они – экзамены, тестирование, собеседование – прикинь? Не всех, блин, берут…
- Кино не для всех,- поддакнула подружка. - Вот моду взяли! Элитные школы, блин, развели! Не всех! А кого?
- Во! Кто ж тогда элита, если не мы? Кого им брать-то? Во блин! Да ващще, это ж школа – не МГИМО, блин!
- Живые бабки платим, а они, блин, кочевряжатся.
- Во! Чхала я, блин, на ихние экзамены! Дитё, говорю, на Канарах, в море мокнет. Пиши так, кошка драная, блин! И те самой светит съехать на Канары!
- В Бобруйск, животное! И чё? Записала?
- А то!
Мы просто заслушались – такая речь колоритная! И вдруг мой друг спрашивает: «Вот скажи мне, а как правильно – элитная школа? Или элитарная?» А ведь это теперь вопрос на засыпку. Сами знаете, язык сейчас развивается с той же скоростью, с которой меняется наша жизнь. С опасной скоростью, сказала бы я. Так что мы с Вами в реальном времени наблюдаем, как преображаются многие дефиниции под давлением новых условий. Слова не выдерживают напора жизни, смещаются с привычных смысловых позиций. Новое значение слова требует изменения смысла. Вот и давайте «разберёмся по понятиям», как любит говорить студентам один мой коллега, вызывая неизменное оживление аудитории.
Это тот редкий случай, в котором словари нам ничем не помогут. Вы, разумеется, легко найдёте определение элиты как собрания лучших образцов или представителей чего-либо. Но вот слова «элитный» и «элитарный» в большинстве словарей просто отсутствуют. А если какое-нибудь из них и присутствует, то скромно определяется как «относящийся к элите», «имеющий отношение к элите». Это осторожный промежуточный, я бы сказала, межсмысловой вариант.
Предлагаю начать с самого начала, с исходного (не только этимологически, но и содержательно) понятия «элита». Это очень простое, очевидное понятие, пока дело касается отборных семян или лучших собак, лошадей, сортов вин. Там, где есть чёткие стандарты, эталоны, конкретные требования. С людьми всё существенно сложнее. Тем более, сейчас. Раньше ведь все возможные признаки элиты чаще всего сливались в единый поток – происхождение, образование, порядочность, благосостояние, карьера, известность – все эти признаки принадлежали, в общем-то одной группе людей. Теперь понятие элиты расползлось по всем возможным социальным группам. Какие у нас теперь основания для формирования элиты? Лучшие представители человечества? А по каким, простите, признакам лучшие? Критерии где?
Нацисты, как известно, формировали стандарты «истинного арийца», точь-в-точь как клубы собаководства, включая в список три основных фактора – происхождение, внешние биологические признаки (экстерьер) и черты характера, темперамент (помните, «характер нордический стойкий»). Вряд ли такие признаки помогут сегодня кому-нибудь в деле выявления элиты. Хотя кто знает?
Элита рода человеческого! Сегодня это понятие столь же многозначно, сколь разнообразно человечество. Безусловно только одно – элитой мы называем лучших представителей группы, выявленных по чётко заданному признаку. А вот какой принцип отбора, какой признак для каждого из нас является определяющим – другой вопрос. Так что свою элиту имеют и хиппи с панками, и члены дворянского собрания, и учёные, и профессионалы любого рода… У одних определяющим является врождённый социальный статус (у дворян, например), у других – достигаемый (Академия наук). Элита, которую обслуживает ведомственный санаторий, предположим, определяется чисто формальным признаком – должностью, местом работы человека. Или способностью заплатить соответствующую сумму, если речь идёт о пятизвёздочном отеле. Это другой, но не менее формальный признак. Членами же элитарного интеллектуального объединения «лауреаты Нобелевской премии» могут стать лишь люди, отобранные по содержательному признаку, независимо от национальности, места работы и толщины кошелька.
Понятие элиты сейчас настолько неоднозначно, что каждый, в сущности, легко может стать её представителем, если захочет. Скажем, в профессиональной сфере это умение делать что-то сущностное лучше других, в кругу друзей талант быть душой компании, а в обществе филателистов – владение раритетами. Для кого-то признаком элитарности может стать даже умение пить, не пьянея, или драться. Суть ведь в самоощущении, которое поддерживают члены референтной группы, отдавая человеку должное. Суть в групповой идентификации и в самоидентификации на основе Я-зеркального. То есть на основе того Я-образа, который формирует у нас отношение к нам окружающих.
А нужно ли нам принадлежать к элите? Я думаю, да, безусловно. Мы с подросткового возраста стремимся одновременно быть, как все, и отличаться от окружающих. Это нормальное естественное желание. И ощущение своей элитарности даёт нам подтверждение нашей успешности в обоих этих стремлениях. Противоречие? Конечно! Противоречие, которое свойственно всему. Всеобщий закон единства и борьбы противоположностей. То противоречие, которое заставляет нас мыслить, познавать, неуклонно развиваться, двигаться вперёд. И если небезразличные для нас люди считают нас лучшими среди равных, причисляют нас к элите, мы, вместе с ответственностью, получаем стимул для дальнейшего развития.
О себе могу говорить с уверенностью: я не хочу и не могу отказаться от ощущения своей элитарности. Самое забавное, что лет сорок с лишним я просто жила с этим ощущением, никак не называя его, не оформляя вербально эту свою духовную потребность. Я просто всегда знала, что всё, что я делаю, я буду делать очень хорошо. Так хорошо, как могу. По возможности, лучше других. А то, что я не умею делать очень хорошо – я просто никогда не буду делать.
Но однажды пришло время называть вещи своими именами. Глубокой ночью мне позвонил мой друг детства, собравшийся эмигрировать из России. Позвонил с подсознательной мыслью не только получить моё одобрение, но и сагитировать меня на тот же шаг. Я отказалась сразу с одним-единственным аргументом: я не готова расстаться со своим элитарным положением в социуме. Желание человека повысить свой социальный статус – понятно. Но понизить? Ты знаешь много желающих? Я к таким экстремалам-маргиналам не отношусь!
Друг остолбенел. Помилуйте, какая элитарность? О чём мы говорим? Он отлично знал, какую крошечную зарплату доцента я получаю, как бегаю за подработкой из ВУЗа в ВУЗ, какие сумки с продуктами таскаю всю жизнь, как часами стою у плиты, делаю уборку без пылесоса и стираю руками…
Да, сказала я. И при этом я принадлежу к элите. И не к одной, между прочим.
Вот вы, мои друзья, люди, с которыми я общаюсь для удовольствия. Каждый из вас исключительно порядочный интеллигентный человек, каждым я безмерно горжусь, каждого люблю и уважаю. И каждый из вас знает наверняка, что я никого никогда не предам, не обману, не обижу. Каждый из вас считает меня ничуть не хуже себя («Лучше!» - возражает мой друг). А вы себе цену знаете. И я вам знаю цену.
Дальше – все мы имеем лучшее из всех возможных образование, все знаем и любим свой язык, все грамотны и отлично воспитаны. Но, когда возникает сомнение в чём-то, каждый из вас звонит мне и спрашивает – как бы ты поступила? как лучше сказать? как это пишется? как правильно поставить ударение? как соблюсти этикет в щекотливой ситуации? Если это не элитарность – тогда что?
Более того, каждый из вас может позвонить мне в любое время дня и ночи, зайти без звонка. И я наверняка буду рада вам – искренне рада! Так же, как и вы – мне. Я сделаю для вас всё, что сумею. И для меня невероятно важно, чтобы вы это знали, были во мне уверены. Вы – моя самая главная элитарность. Я не променяю её никогда и ни на что. Поэтому я никогда и никуда не уеду от этого круга людей.
Вот моя работа. Ты знаешь, как я её люблю. Она не относится к высокооплачиваемым или особо престижным. Но несколько раз за год коллеги скажут мне, что я лучший куратор курса. Тысячу раз за год попросят совета, поблагодарят за что-то. В конце учебного года студенты обязательно скажут, что у них никогда не было такого преподавателя, что не хотят расставаться. Толпы студентов с разных факультетов будут просить меня стать их научным руководителем. Я, конечно, не смогу руководить ими всеми. Но я непременно дам им мой домашний телефон, каждому что-то подскажу, посоветую, посмотрю работу, помогу. Это, само по себе, дорогого стоит. Это элитарность. И ты предлагаешь мне променять её на необходимость подтверждать мои дипломы, учёную степень, доказывать что-то кому-то на чужом… Пусть отлично знакомом с детства, но всё же – согласись, чужом языке? Увольте!
Вот мой город. Здесь я коренная москвичка. Я знаю свой район, всю паутину арбатских переулков, как свои пять пальцев. И охотно объясню дорогу любому прохожему, провожу, если время позволит. И по дороге расскажу, чем примечателен каждый дом. Я горжусь этим местом, моей малой Родиной с большой буквы. Я покажу внукам, как показала сыну, где жили мои деды, прадеды и прапрадеды в разные века. Здесь меня знают в лицо и по имени. И водопроводчик не потребует денег за ремонт, и продавщица в магазине спросит, как успехи сына, и на почте никто не будет смотреть мой паспорт. А в парикмахерской Сонечка, которая стрижёт меня с детства, припомнит, какую причёску она делала моей маме лет тридцать назад. Вот мой дом. В нём сто одиннадцать квартир, тьма людей. Все они знают меня, доверяют мне. Каждый год выбирают в совет дома и каждый раз спрашивают, не соглашусь ли я, наконец, стать председателем этого совета. Уезжая, они оставляют мне ключи от своих квартир на всякий случай. Эту элитарность, это высокое доверие моих соседей я не променяю на собственный особняк, будь он хоть на Лазурном берегу. Здесь я никогда не окажусь одна, понимаешь?
Вот ревнивое, сложное, но намертво спаянное общей любовью к собакам сообщество собачников. Мне может позвонить по чьей-то рекомендации незнакомый человек, чтобы попросить совета по воспитанию щенка, ринг-дрессуре, чтобы узнать телефон хорошего ветеринара или инструктора по вязкам. И, как бы я ни была занята, я не отмахнусь. Репутация, сложившаяся за много десятилетий, обязывает.
Я свою ответственность не променяю ни на какую свободу. Ведь что такое, в сущности, свобода? Собственный выбор и ответственность за него. Я этот выбор сделала ещё в детстве и ни разу не пожалела о нём. И теперь ты предлагаешь мне свалить? Откуда? Из моей собственной жизни?
Да, я зависима! Я свободно выбираю мою зависимость от собственной элитарности. Свободно выбираю несвободу. Многократную, огромную, постоянную ответственность. Это мой свободно выбранный и любовно созданный мир. На что ты предлагаешь мне его променять? На «вещное» царство? На то, чтобы на старости лет оказаться вдруг не хозяйкой своего мира, а нежеланной иммигранткой в чужой стране, человеком третьего сорта, приехавшим, предположительно, за шмотками. И ради чего? Ради большой зарплаты в евро? Но ты же знаешь, я никогда не работала ради денег. Более того, я вообще ничего никогда не делаю ради денег. Я просто делаю то, что люблю. А если мне за это платят – прекрасно! Спасибо. Но если бы я хотела больших денег, я стала бы не философом, а кем-нибудь другим. Я, знаешь ли, предпочитаю большой зарплате такую работу, за возможность делать которую я сама готова доплатить. Я готова сама доплатить за возможность жить до конца жизни в этом доме, в этом городе, с этими людьми – ведь только здесь я могу быть собой в полной мере. Здесь меня делает моя элитарность, как короля – свита.
Мой друг прочно задумался. А потом сказал:
- Ты знаешь, вот об этом я не подумал. Ведь я тоже привык к своей элитарности. И ты первая дала мне это ощущение ещё в детстве. Вот я тебя спрашиваю, как поставить ударение. А ведь на работе все меня спрашивают! Всё, вроде, продумал, а этого не учёл! Я думал, единственное, что я теряю – это друзья, в первую очередь, ты. А оказывается… Да, надо подумать об открывшихся обстоятельствах.
Он до сих пор живёт и работает здесь. Мы по-прежнему дружим и, общаясь, постоянно поддерживаем друг у друга ощущение собственной элитарности. Хотя ни разу с тех пор не говорили на эту тему.
Так что же такое «элитарность» и чем она отличается от «элитности»? Если Вы всё же отыщете оба слова в хорошем словаре (например, в словаре иностранных слов), то увидите, что «элитарный» определяется как «относящийся к элите, свойственный элите». А «элитный» - как «лучший, отборный, производящий элиту». (Современный словарь иностранных слов, М., 1992)
Если продолжить и развить эту мысль, нечто «элитарное» творит для себя уже существующая элита. И, если я действительно убеждена, что мои друзья – лучшие люди на свете (для меня, конечно!), то наши вечеринки будут элитарными. И ни одного чужого человека на них не окажется никогда. А нечто «элитное» - либо само по себе представляет элиту в качестве лучшего образца чего-то, либо само эту элиту творит. Создаёт новую элиту. Как элитные сорта пшеницы, например. Они и сами являются лучшими, и производят наилучший урожай. Именно поэтому – возьмём устойчивые словосочетания – клуб «Что? Где? Когда?» называется элитарным (его создали для себя признанные игроки в интеллектуальные игры – лучшие из лучших, новый человек может попасть в него, только пройдя многоступенчатый отбор). А вот войска – элитные. В них приходят обычные необученные призывники, а там из них делают элиту военного мира. Лучшие, отборные войска.
Иногда понятия «элитарный» и «элитный» совпадают в одном явлении при взгляде на него с разных позиций. Иногда они совпадают, взаимопроникают и даже превращаются одно в другое. Возьмём дом, построенный для членов правительства. Он сразу является и элитным, и элитарным. Здание, построенное по специальному проекту, улучшенной планировки, качественно отделанное – конечно, среди новостроек это элитный образец. И, если вспомнить, для кого его строили, это элитарное здание – созданное для элиты и ей принадлежащее.
Теперь возьмём такой же дом, но давней постройки. Скажем, на Большой Бронной есть такой. Строили его в 1968 году именно так – как элитный и элитарный одновременно. В нём жили Черненко, Суслов и многие другие, не менее известные в те годы, люди. Через некоторое время, когда стали строить новые дома с двухэтажными квартирами, этот дом перестал быть элитным. Он уже не являлся лучшим образцом отечественного рынка жилья. Но остался элитарным – ведь люди в нём жили всё те же. В начале девяностых весь «контингент» ушёл из жизни, остались дети и внуки. Дом перестал быть элитарным, поскольку он больше не принадлежал элите и не предназначался для неё. Исчезла охрана, уехали из служебных квартир первого этажа водопроводчики и электрики. Но дом оставался всё же хорошим, особенно, по сравнению со старыми развалюхами центра. Нувориши стали скупать эти огромные и не слишком уютные квартиры. Дом перешёл в руки совсем другой элиты, но, таким образом, он снова стал элитарным. В конце концов, такие деньги действительно не каждый способен заработать, правда? Я, например, не могу. И в доме снова появилась охрана, цветы и ковры в подъезде. А если богатый человек, купивший квартиру в этом доме, ценил свои доходы не так высоко, чтобы ощущать себя представителем элиты на этом основании, он предъявлял окружающим историю дома, следы от мемориальных досок, снятых со стен после крушения режима. Так старый дом стал творить элиту самим своим существованием. А значит, он снова стал элитным.
Элитарность, которую люди творят посредством предъявления своего жилья или места, в котором это жильё находится – не новость. Отличный принцип. Я, скажем, считаю заветным местом, которым можно гордиться, мои арбатские переулки. Кто-то – купеческое Замоскворечье. Кто-то - только Тверскую с прилегающими улицами. А кто-то гордится близостью своего дома к настоящему лесу. Главное, любить свой дом и свой район – расскажите о нём с чувством, и Вы докажете его элитарность, а соответственно – свою принадлежность к элите.
По этому принципу, скажу по секрету, мы с Вами, понимая, в чём тут суть, можем сделать что угодно элитарным и что угодно элитным. Если мы ощущаем себя элитой, всё, что нам дорого – элитарно. А если мы не считаем себя элитой априори, изначально, то любое дорогое нам явление мы можем подать как элитное. И оно на самом деле станет таковым, давая нам повод причислить себя к только что сотворённой элите.
Я не слишком запутала Вас? Безумно люблю слова, а особенно – такие вот слова-трансформеры, податливый материал для лепки миров. Размышляя о них, я каждый раз убеждаюсь, что сначала было Слово. Я думаю, слова каждого, кто знает и любит их, делают отчасти богом.
Теперь об образовании. Давайте сначала о ВУЗах – я их лучше знаю, работаю в них всю жизнь. Конечно, не каждый ВУЗ может считаться элитным с точки зрения его места в ряду других учебных заведений. Лучшим не может быть каждый. Но как место, где сознательно создаётся элита – лучшие представители данной профессии, - он, в идеале, просто обязан быть элитным. Не так давно, до середины восьмидесятых, у нас были высшие учебные заведения, которые могли по праву называться элитными в обоих смыслах. Это, прежде всего, МГУ, Физтех, МГИМО, Бауманка, ВГИК и ряд других знаменитых институтов, как творческих, так и технических.
Элитарным, опять же в идеале, должен быть каждый ВУЗ. Ведь в любой институт принимают не каждого желающего, а только тех, кто обладает соответствующими способностями и знаниями, необходимыми для учёбы. Высшее образование у нас не является обязательным. Конечно, на деле элитарными и раньше были лишь те высшие учебные заведения, которые по праву считались элитными, то есть лучшими. Это, разумеется, если считать элитой действительно одарённых и отлично подготовленных абитуриентов. Но взгляд может быть и другим. Как, например, не взять в МГИМО детей всем известных дипломатов или членов правительства? Поэтому в семидесятые годы, когда я училась в МГУ, было не принято говорить об элитарности ВУЗа. Говорили об элитарности образования в данном ВУЗе. Это достаточно тонкая вещь, но очевидная, если вдуматься. Да, иногда нам приходится брать в ВУЗ людей, не обладающих необходимыми способностями и знаниями. Но у нас в ВУЗе элитарное образование, понимаете? Тот, кто не обладает соответствующими знаниями и способностями, всё равно учиться у нас не сможет. Ну в самом деле, будь ты хоть тысячу раз внуком Чайковского, но если у тебя нет музыкального слуха, ты не можешь успешно закончить консерваторию. То же касается и Физтеха, и многих других ВУЗов.
Но часто ли в нашей сегодняшней жизни идеал совпадает с действительностью? Возвращаясь к классической трактовке понятий, мы, конечно, получаем удовольствие от того, что приводим в порядок и мысли свои, и слова, но от жизни при этом иногда отдаляемся.
Прямо скажем, лишь отдельные, очень редкие ВУЗы сегодня действительно создают профессиональную элиту. Да и то с оговоркой, что эта элита найдёт себе применение в нашей стране или за рубежом. Те специалисты, которых мы и сегодня готовим лучше всех, пройдя полный курс элитарного высшего образования, оказываются востребованными как раз за границей. Очень многие, ещё недавно элитные, высшие учебные заведения снижают свои требования, учитывая повальную безграмотность и стереотипизацию мышления студентов.
Это опасная тенденция. И дело не в доброте, не в желании укрыть на пять лет от армии хороших, но бездарных мальчишек, не в высокой просветительской миссии… Если мы снижаем уровень требований к студентам, есть огромное искушение снизить уровень требований к себе, любимому. А чего надрываться, когда доценту платят в два раза меньше, чем дворнику. И предмет у меня не профилирующий. И не научу я их ничему за несчастные 10-20 лекций, которые предусмотрены учебным планом. А если преподаватель входит в аудиторию с таким настроением, о какой учёбе может идти речь?
Приходит в одном модном ВУЗе к студентам преподавательница этики и говорит: «Поскольку все вы сволочи и твари безнравственные, учить вас этике – бессмысленно. Не в коня корм. Давайте зачётки, ставлю всем зачёт, и разойдёмся без обид!» Неплохой урок этики, не правда ли?
Если Вы думаете, что студентам – лишь бы не напрягаться, то Вы ошибаетесь! Они очень любят, когда им на занятиях трудно и интересно. Конечно, поначалу они до слёз боятся непривычных творческих заданий, поэтому я даю такие работы в конце каждой лекции. И, переступив однажды через страх и недоверие, они уже не могут отказаться от кайфа творить и свободно мыслить. Им вовсе не лень вставать затемно и ехать на другой конец города, если они знают, за чем едут.
Одна девочка написала мне в конце последней работы: «Вы заставляете нас думать о том, о чём нельзя не думать. Но мы могли бы так и не задуматься о самом главном, если бы не Ваши лекции. И кем бы мы тогда были? Только на Ваших занятиях мы можем быть собой», - кем же тогда они бывают на других занятиях, интересно? У меня всегда аудитория битком набита. Все работают, все пишут творческие тексты, участвуют в дискуссиях. И только на зачёте или экзамене выясняется, что треть студентов вообще тут не учатся. Это друзья, братья-сёстры, женихи-невесты моих студентов. Так сказать, вольнослушатели. Забавно, но у моего сына, преподающего совсем другой предмет совсем в другом ВУЗе – та же история. Учиться-то студенты хотят. Только иногда они и не подозревают, что это такое и как делается.
Снизить уровень требований и открыть массу платных отделений – проще всего. И вот уже ВГИК и МГИМО отличаются от третьесортного ВУЗа только суммой в долларах за семестр. И эта сумма, увы, определяется уже не элитарностью образования, а брендом ВУЗа, раскрученным в прежние времена. А что, скажете – не так?
Я знакома с людьми, которые пишут на заказ студенческие работы – рефераты, курсовые, дипломы. Так вот – МГИМО, журфак МГУ и другие элитные в прошлом ВУЗы идут к ним заказывать работы целыми курсами и потоками. И так, заказывая из года в год работу за работой, они успешно получают свой диплом. Больше всего меня удивляют журналисты и сценаристы, которым пять лет ставят пятёрки за чужие работы. В чём смысл такой учёбы? Что делать с дипломом сценариста, если не умеешь писать?
Как это ни парадоксально, в колледже МИД РФ, дающем среднее специальное образование, учат гораздо лучше, чем в МГИМО. Я знаю, что говорю – лично знакома со студентами и выпускниками этих учебных заведений. В МГИМО, конечно, и предметов больше, и часов, но результат учёбы несопоставим. А всё почему? Есть подозрение – лишь потому, что в колледж идут нормальные старательные выпускницы школ (туда берут только девочек), желающие повысить свой социальный статус. А в МГИМО – главным образом дети элиты, знающие, что они по праву врождённого статуса «золотая молодёжь», та же элита.
Первые смертельно боятся сделать ошибку в диктанте или в переводе и быть отчисленными. А вторые чувствуют свою неуязвимость и защищённость. Защищённость – это здорово. Но только не отдельно от нравственного императива, а в органическом единстве с ним.
Так что об элитных учебных заведениях в прежнем смысле слова сейчас уже говорить не приходится. Но понятия-то никто не отменял. И постепенно слова «элитный ВУЗ» начинают использовать для обозначения тех учебных заведений, куда «без волосатой лапы и соваться нечего». А элитарными называют теперь те ВУЗы, где без таланта и соответствующей подготовки и месяца не проучишься.
И никто не возражает. Большинство уже и не помнит первоначального значения этих понятий. А тот, кто помнит, как правило, деликатный интеллигент. И значит, ему неловко даже говорить о том, как современная высшая школа формирует современную профессиональную элиту и во что вырождаются бывшие лучшие образцы этой школы. Это так же неловко, как рассматривать инвалида в метро и при нём обсуждать, от рождения он безногий или после аварии.
Новое значение понятий постепенно становится узаконенным явочным порядком. И вот уже отличный телеведущий уверенно говорит с экрана – элитарные учебные заведения дают хорошее образование, а в элитных учатся представители элиты, точнее, дети элиты. Вот помяните моё слово, не за горами тот день, когда мы обнаружим в словаре последнего издания именно такую трактовку этих понятий. Так и проще, и актуальнее. И не надо писать длиннющую статью, чтобы разобрать пару употребляемых всеми понятий.
Давайте перейдём к средней школе. Я думаю, ключевым и сущностным признаком тут является её обязательность. Школу, так или иначе, должен закончить каждый. Нет, я не думаю, что это плохо. Это отлично! Но только в том случае, если учитель так любит свою работу, что готов делать её днём и ночью. И, возможно, ещё приплатить за эту возможность. Со студентами таким преподавателем быть легко. Я знаю, сама такая. Но у высшего образования нет школьной обязательности. А вот с поправкой на всеобщий характер школьного образования – боюсь, очень сложно.
Школу я знаю, скорее, на эмпирическом уровне. Но у меня есть ощущение, что в шестидесятых-семидесятых, когда я была школьницей, все специализированные школы были, как им и полагается, элитными и элитарными одновременно. Элитными и элитарными в классическом смысле. Они действительно были лучшими образцами учебных заведений и давали образование, существенно превосходящее обязательное среднее.
Я точно знала, что учусь в одной из лучших спецшкол Москвы. Я не любила её, как не любят тюрьму, какой бы благоустроенной она ни была. Но все мы, доучившиеся в ней до конца на любые отметки, поступили туда, куда хотели, без каких-нибудь репетиторов. Правда, некоторые, я в том числе, ходили по воскресеньям на подготовительные курсы в ВУЗ. Но я, например, в последний момент передумала и поменяла не только специальность, но и факультет. Так что поступала сама. Другое дело, что мне всегда не нравилась школьная программа. Я считала, что я трачу кучу дефицитного времени на всякие химии-математики. А вот объём и содержание истории, литературы и обществоведения мне казались мелкими, куцыми, совершенно недостаточными. Я сама, главным образом, по ночам навёрстывала всё, чего мне недодавала школа. Но это было моё личное мнение.
Для поступления на любой факультет МГУ этой школьной программы хватало с лихвой. Все мы поступили на самые разные факультеты, в разные ВУЗы, закончили их и защитили диссертации. А мой одноклассник – беспросветный троечник и хулиган – теперь всемирно известный профессор-медик, работающий на космос.
В спецшколы принимали не всех. Но это не был конкурс родителей или их кошельков. В нашем классе были дети дипломатов и уборщиц, архитекторов и продавцов, артистов и милиционеров, профессоров и портных, была даже девочка, живущая с бабушкой, потому что родители её сидели в тюрьме. Очень надеюсь, что и сегодня не перевелись окончательно такие – в классическом смысле элитарные и элитные школы, для учёбы в которых не нужно быть сыном Рокфеллера.
Если же брать наши искомые понятия в новой трактовке, я думаю, что и такие элитные, как и элитарные школы, безусловно, нужны. И платные, и бесплатные. И эти понятия вовсе не обязаны совмещаться в одном учебном заведении, как раньше. Мне кажется, это очевидно.
Начнём с элитарных. Отличное специализированное образование для одарённых в какой-нибудь конкретной сфере детей. Возможно, оно дорогое. Даже наверняка дорогое. Но какой-то процент бесплатных мест должен быть предусмотрен. Ведь государство кровно заинтересовано, чтобы дети развивали свои способности и занимались потом именно своим делом. Это выгодно государству. Значит, именно государство должно эти места в элитарных школах обеспечить – или оплатить, или законодательно учредить.
И ещё один момент – дети, получившие элитарное среднее образование, безусловно, должны поступать в соответствующие ВУЗы без проблем и без репетиторов. Возможно, в этом плане перспективны школы при конкретных институтах. Например, выпускники ближайшей к моему дому школы на Староконюшенном поступают в знаменитый до сих пор Физтех. Не знаю, как там всё устроено, но вступительных экзаменов они, как я понимаю, не сдают. И правильно! К чему одарённым детям лишняя нервотрёпка?
Наверное, сейчас уже невозможно претендовать на то, чтобы выпускники одного класса без репетиторов могли поступить в институт любого профиля. Хотя моя-то школа сорок лет назад именно так нас и готовила. Но сейчас другой объём информации по каждому предмету, другие требования у ВУЗов. Да и чисто по-человечески, эмоционально, я за раннюю специализацию. Это единственное, что может реально изменить отношение детей к учёбе – если они три четверти времени будут заниматься тем, что любят, к чему у них есть способности. Ведь именно этим ВУЗ и отличается от школы. Именно поэтому универ так нежно любим нами по сей день, а от хорошей школы остались такие мрачные воспоминания. А ранняя специализация требует того самого элитарного образования и соответствующих школ.
Проблемы, с которыми сталкиваются элитарные школы сегодня, тоже очевидны. Их приносят те самые родители, которые беседовали о школе рядом с нами в кафе. Недавно в педагогическом университете, где я читаю эстетику, моя студентка-заочница рассказывала мне, в какой замечательной эстетической школе для творчески одарённых детей она работает. Школа, конечно, платная. И каждый год возникает проблема, что делать с одарёнными детьми, которым учёба стала не по карману в связи с изменившимися обстоятельствами. И как поступать с детьми, совершенно неподходящими, не имеющими способностей, родители которых хотят и могут платить. Многих таких детей приходится всё же брать. Возня учителей с ними неизбежно снижает общий уровень образования и отнимает время, которое учителя могли бы уделить одарённым.
- Как! – ужаснулась я. – Их родители что, не понимают, как должен чувствовать себя бездарный ребёнок в школе для одарённых? Этого же врагу не пожелаешь! Такие комплексы могут сформироваться на всю жизнь!
Студентка усмехнулась:
- О чём Вы! Они вообще не подозревают, что их дети умеют чувствовать. Они отлично знают, что их дети едят, чего не едят, на какие лекарства у них аллергия, какие прививки им делали и в каком году, сколько стоит их медицинский полис… Но они ничего не знают ни о характере, ни о психологических особенностях, ни даже об увлечениях своих детей.
Бедные дети, до которых никому нет дела! И бедные школы, которые постоянно имеют дело с родителями, настойчиво пытающимися превратить элитарную школу в элитную. Это нехитрое дело - превратить школу для одарённых в школу для богатых. Насколько я понимаю, эта проблема стоит и перед иностранными школами.
Элитарные школы во всём мире время от времени в виде исключения принимают ребёнка, не сдавшего экзамены. Даже непреклонный Йель, который специально декларирует свою элитарность и неподкупность. Вот приняли же в Йель младшего принца Гарри, хотя он ни при поступлении, ни во время учёбы совершенно не соответствовал требованиям этого учебного заведения. Но не случайно в Великобритании есть поговорка, что нацию объединяет любовь к королеве и к плюшевым медвежатам. Никто ни разу не усомнился в том, что принц должен учиться в том самом элитарном Йеле, который заканчивали все его предки, как бы он ни вёл себя и как бы ни манкировал учёбой. Может быть, для принца это и не страшно. У него с самооценкой в любом случае проблем не возникнет. Но какой-нибудь российский Вася, приехав с Канар, походит в свою элитарную школу месяц-другой и почувствует неладное. Однажды он пнёт свой роскошный портфель и решит раз и навсегда:
- Я идиот, глупый, бездарный, мне нет никакого смысла тратить время на эту дребедень. Учёба – это не моё!
И, не сумев реализовать себя в учёбе, он займётся самореализацией в другой сфере. Хорошо ещё, если это будет спорт или другое безобидное увлечение. А если «обидное»? Для окружающих, в первую очередь. А, между прочим, Вася-то не виноват. Виноваты родители, запихнувшие ребёнка в школу для одарённых и учителя, взявшие его туда. И ведь все хотели, как лучше. А получилось, как всегда.
Васе нужна нормальная элитная – в новейшем смысле слова – школа. Очень дорогая, очень комфортная, невероятно престижная, но с облегчённой – минимальной обязательной программой. Такие школы есть во всех развитых странах. И эти, отнюдь не элитарные, учебные заведения пользуются неизменным успехом, поскольку они отлично подходят детям богатых родителей. В элитности школ нет ничего предосудительного, уверяю Вас! Они нужны и детям, и родителям, и учителям, и, наконец, государству. Но, к сожалению, их у нас пока ещё очень мало. А всё знаете, почему? Мы никак не научимся называть вещи своими именами. Мы не знаем и не любим слова, которые активно используем. Вот и стесняемся неизвестно чего, стыдливо отводим глаза. А страдают дети.
Одна второкурсница на вопрос о том, как она удовлетворяет свои эстетические потребности, написала мне: «Словами.
В словах я самовыражаюсь и ими удовлетворяю свои главные потребности. Я больше всего люблю СЛОВА!»
Я не удержалась и ответила ей: «Я тоже!» Ответила и подумала – вот ещё один признак ещё одной элиты – абсолютная вербальность. И мы с моей студенткой по прозвищу Шурик к ней принадлежим. Вы только вдумайтесь – какая это феерическая свобода, какое всемогущество – удовлетворять свои главные потребности при помощи слов!
Я вот что хочу сказать – да здравствует элитарность! Элитарность как способ самопознания, самовыражения, выживания, наконец. Элитарность как способ удовлетворения духовных потребностей. Много элит – хороших и разных – для каждого!
Учёный Мирча Элиаде сказал: «Чтобы жить в Мире, нужно его сотворить». Так вот, создавая свой Мир, не забудьте об элитарности. Свою элитарность построить проще, чем дом. И гораздо дешевле. Зато она станет для Вас бесценной – в ней так тепло и уютно жить!
Алёна Маслакова
|
|
|
|